Больше чем просто дом (сборник) - стр. 19

– В тебе есть благородство, – сказала она. – Это приятно, хотя для меня предпочтительнее дарование.

– Оно у меня тоже есть, – убежденно заявил Билл. – У меня есть все, кроме тебя.

– Давай поднимемся ко мне – я расскажу тебе кое-что такое, чего не знает ни одна душа в этом городе.

Жилище оказалось скромным, но по некоторым признакам он определил, что прежде Тэя жила более широко. Это был тесный мирок, где уместились лишь немногие любимые вещи: стол работы Дункана Файфа[10], бронзовая статуэтка Бранкузи[11], два портрета маслом, явно пятидесятых годов.

– Я была помолвлена с Джоном Грэшемом, – сообщила она. – Тебе известно, кем он был?

– Еще бы, – ответил он. – Я даже сдавал деньги на мемориальную доску.

У Джона Грэшема одна за другой отмирали части тела: в ходе своих экспериментов он получил смертельную дозу радиации.

– Я находилась рядом с ним до последней минуты, – порывисто заговорила Тэя. – Перед самой смертью он погрозил мне последним оставшимся пальцем и сказал: «Не распускайся. Это не поможет». И я, как послушная девочка, не распускалась – я окаменела. Потому и не смогла по-настоящему полюбить Говарда Дэрфи, невзирая на весь его шик и золотые руки.

– Понятно. – Билл не сразу оправился от таких откровений. – Я сразу почувствовал в тебе какую-то отстраненность, что ли… ну, преданность чему-то такому, что мне неведомо.

– Я достаточно жесткая. – Она нетерпеливо поднялась со стула. – В общем, сегодня я лишилась доброго друга и теперь страшно зла, так что уходи, пока я не сорвалась с цепи. Если хочешь, поцелуй меня на прощание.

– Сейчас это бессмысленно.

– Вовсе нет, – упорствовала она. – Мне нравится быть с тобой рядом. Мне нравится твой стиль.

Билл покорно поцеловал ее, но, выходя из квартиры, чувствовал себя отвергнутым юнцом, оказавшимся где-то далеко-далеко.

На другой день он проснулся с ощущением важности момента и немного погодя вспомнил, что к чему. Сенатор Биллингс, сменив череду спальных вагонов, самолетов и карет «скорой помощи», прибывал как раз этим утром; внушительное тело, которое за тридцать лет вобрало и извергло столько всякой дряни, готовилось отдать себя на откуп разуму.

«Без диагноза этот крендель от меня не уйдет, – мрачно подумал Билл, – пусть даже придется выдумать для него болезнь».

С раннего утра, выполняя привычную работу, он пребывал в какой-то подавленности. Что, если профессор Нортон захочет сам снять сливки, а его оттеснит в сторону? Но в одиннадцать часов он столкнулся со своим наставником в коридоре.

– Сенатор прибыл, – сообщил тот. – У меня уже готово предварительное заключение. Можете идти к нему и заполнять историю болезни. Произведите беглый осмотр, возьмите стандартные анализы.

– Хорошо, – повиновался Билл, не проявив никакого рвения.

От его энтузиазма, похоже, не осталось и следа. Взяв инструменты и стопку чистых бланков, он поплелся к сенатору.

– Доброе утро, – начал Билл. – Устали с дороги?

Туловище-бочка перевалилось на бок.

– Не то слово, – раздался неожиданно тонкий голос. – На последнем издыхании.

Билл не удивился; он и сам чувствовал себя примерно так же – как будто преодолел тысячи миль на перекладных и растряс себе все внутренности, а особенно мозги.

Он принялся заполнять историю болезни.

– Ваша профессия?

– Законодатель.