Бог умер, да здравствует Бог - стр. 43
Прошлёпав босыми ногами по скрипучему деревянному полу, Дилфо оказался у двери и уже собирался отворить её и узнать, что же, собственно, происходит, но тут услышал приглушенный голос бабушки, и его рука замерла в воздухе, так и не коснувшись ручки. Что-то в голосе Ольфы показалось мальчику странным, будто бы старушка чего-то сильно боялась и с трудом сдерживала рвущееся наружу внутреннее переживание.
– Нам осталось недолго, ты же сам это понимаешь, Борф, – еле слышно произнесла Ольфа с надрывом в голосе. – Слишком долго наши земли находились в мире и согласии со столицей. Сколько лет прошло с тех пор, как на нас последний раз нападали россы? Десять?
– Эх, матушка, – тяжко вздохнул Борф, – при чём тут россы? Как цари, что правят в Омоте, связаны с россами? Россы обычные беженцы из восточных земель, бедные люди, лишившиеся дома.
– Ты готов пожалеть каждого, кто лишился чего-то? Не забыл, как эти самые россы забрали у тебя жену и твоего первенца? – слегка повысила голос Ольфа. Дилфо задрожал от волнения: он ещё никогда не слышал от отца или бабушки ничего о своей погибшей матери, а уж тем более о том, что у него был ещё один брат, ныне почивший. Мальчик как можно ближе придвинулся к щели и, едва дыша, продолжал слушать, не упуская ни единого слова.
– Это неважно, – отрезал Борф. – Россы убили их на нашей земле, значит, Алфа и Дольфо не погибли почём зря и в скором времени смогут вернуться в этот мир.
– Ты будешь продолжать говорить подобное даже тогда, когда они убьют Дилфо или Ларфу? – с горькой усмешкой вопросила Ольфа.
Борф ответил не сразу, но его голос прозвучал непреклонно:
– Не убьют. Пирт обещал, что россов мы больше никогда не увидим в Овлесе.
– Ты веришь чужестранцу?
– Не могу не верить, – еле слышно произнёс целитель. – Пирт прекрасно знает, что никогда не приживется в Орджене, но все равно трудится в поте лица ради тех, кто не родня ему. К тому же, он сильно любит мою дочь и заботится о сыне, как я могу относиться к Пирту плохо?
Ольфа ненадолго притихла. Дилфо торжествовал: слова отца пришлись мальчику по нраву, но его тихая радость была омрачена словами бабушки.
«Почему она до сих пор считает Пирта чужестранцем? Он уже два года живёт в Овлесе, разве этого мало, чтобы стать своим?» – думал мальчик, прижимаясь к стене. Его торчащее розовое ухо слегка выдавалось в щель двери, но двое на кухне совершенно этого не замечали, полностью поглощенные своими думами.
– Я не говорила, что он плохой, – чуть погодя произнесла Ольфа. – Его любовь и преданность чужбине похвальна, но она не отменяет возможности, что Пирт может лгать.
– Я знаю, – голос Борфа был похож на хрип больного в момент, когда лихорадка сжимает его в своей огненной хватке, – но я хочу ему верить. Если Пирт лжёт нам, то пускай. Так я могу спать спокойнее, и моё сердце будет болеть по детям не так сильно.
Ольфа не стала спорить. Она протяжно вздохнула и запричитала:
– Ох, дети ещё так мало повидали, так мало прожили. Что-то с ними будет дальше? Как Ларфа и Дилфо, этот озорник, смогут перенести будущие трудности?
«Трудности? – спросил Дилфо сам себя. Он вдруг вспомнил недавние слова бабушки про россов и весь содрогнулся. – Неужели опять нападут?»
– Я думал об этом, – неуверенно начал Борф, – и мне кажется, что стоит попробовать дать детям возможность пережить трудности в другом месте.