Ближневосточный покер. Новый раунд Большой Игры - стр. 35

Для того чтобы понять настроения египтян, достаточно было просто хотя бы чуть-чуть понимать состояние исламского мира на тот момент. «К кому обращаться разочарованным в зажравшихся диктаторах арабам? К несуществующему и рухнувшему Советскому Союзу? К Штатам с их чуждой западной культурой? К Китаю, который старается не вмешиваться во внутренние дела режимов, с которыми сотрудничает? В итоге остается идти к самому близкому, понятному и дающему простые решения – к своей религии, исламу, – говорит член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко. – Ислам – это не христианство. Это в Европе религию отделяют от политики, а в мусульманских странах она всегда была заточена на регулирование мирских дел. Пророк Мухаммед был прежде всего политиком, и прав был аятолла Хомейни, когда говорил, что «лишить ислам политики – это кастрировать его».

Тем же, кто не понимал, нужно было лишь снять розовые очки и научиться читать и считать. Да, западные СМИ, а также «Аль-Джазира» с радостью снимали на Тахрире англоязычные транспаранты с надписями о свободе и правах человека (о том, как соблюдались права женщин, имевших несчастье попасть внутрь этой толпы, мир узнал лишь потом), однако надписи на арабском содержали в основном исламистские воззвания. Идеалистам стоило бы также ознакомиться с данными египетской социологии. Согласно опросам общественного мнения, проведенным Pew в июне 2010 года, идеи исламистов разделяли 59 % египтян, а модернизаторов лишь 27 %. В целом более 95 % всех респондентов заявили, что поддерживают усиление влияния исламских идей на политический процесс в стране. По всей видимости, большинство из опрошенных подразумевали введение норм шариата. Так, 82 % египтян приветствуют введение казни за адюльтер через побитие камнями, 77 % – порки и отрубания рук за воровство, а 84 % – казни любого мусульманина, который решится переменить религию. Что касается внешнеполитических предпочтений, то более половины всех респондентов открыто заявили, что поддерживают ХАМАС, 30 % – «Хезболлу», а 20 % – «Аль-Каиду» [94]. Столь высокая идеологическая сопричастность египтян к исламистским группировкам очевидна, если учесть, что к началу «Арабской весны» лишь половина жителей Египта самоидентифицировала себя в первую очередь как «египтяне». Остальные считали себя прежде всего мусульманами [95].

Они стали идеальным электоратом для получивших после свержения Мубарака полную свободу исламистских течений страны. Самым сильным из них были «Братья-мусульмане» (в арабском мире их называют «Ихван»). В отличие от многих других группировок они не просто занимались коллективными молитвами и изречением синхронных проклятий в адрес Америки/Израиля/неправильных мусульман, а представляли собой мощнейшую социально-экономическую организацию. «Ихван» строил и спонсировал школы, больницы (особенно в сельской местности), помогал нуждающимся и занимался иными формами гуманитарной деятельности. При этом действовал он всегда крайне осторожно и не пытался лезть на рожон. В частности, именно поэтому «Братья-мусульмане» изначально не подключились к протестным движениям. Они не были уверены, как все в итоге обернется, а кроме того, не желали, чтобы возможная египетская революция воспринималась в «зеленом» цвете (это могло бы лишить ее поддержки светской молодежи, а также скорректировать позицию Запада).