Блики смерти - стр. 18

Бреду домой под снегопадом. Останавливаюсь под фонарем. В надвигающихся синих сумерках снежинки, влетая в бледно-желтый конус света, начинают блестеть. Обычно я могу так стоять и, задрав голову, наблюдать за ними целую вечность. Но сегодня мне кажется, что они слишком холодные, слишком мокрые, слишком залепляют лицо и глаза.

Вдруг в спину влетает сделанный крепкими руками снежок. Больно. Снежок падает и даже не рассыпается. Вижу, что из него торчит уголок красной ткани. Вытаскиваю ее из почти ледяного комка. Это обрывок пионерского галстука. На тряпке одно слово, написанное шариковой ручкой, – «Уезжай!» Оглядываюсь, вижу, как парень в черном забирается в белую легковушку. Красный шарф его свисает по спине до самой земли.

Кто гонит меня из Мегиона? И главное – почему? На душе, впервые после приезда, становится неуютно. Я оглядываюсь по сторонам. Знакомые улицы кажутся чужими, лица людей хмурыми. Остро хочется увидеть родное, папино. Решаю идти встретить его с работы. Еще ведь не сильно поздно. Даже шести вечера нет.

Я сворачиваю к Прометею. Дом культуры и огромная снежная площадь вокруг него – как раз на пути к конторе геофизической экспедиции, где он работает. Она стоит на самом берегу реки.

Снег перестает идти, поднимается ветер и начинает гнать тучи со звездного неба. Выползает луна. На высоченной ледяной горке, которую каждую зиму лепят бульдозерами, сгребая в кучу сугробы, – дети. Как муравьи, карабкаются они по снежным ступеням, падают, лезут вновь, а потом скатываются на ледянках – облитые водой и замороженные картонки всех мастей и размеров. Освещает их возню еще не убранная после зимних каникул новогодняя ель. Бумажные разноцветные цепи оборваны снизу, и лампочки уже почти все разбиты, но света хватает. На некотором расстоянии от ледяной горы, на снегу, тут и там лежат собаки. Кто-то охраняет маленьких хозяев на прогулке, а ничейные псы просто наблюдают.

Я иду мимо и ощущаю спиной их взгляды. Собаки, наверное, тоже чувствуют мой страх. Краем глаза вижу – поднимается на ноги большой черный пес с разодранным ухом, потягивается. Как по команде встают еще с десяток кобелей и сук. Лениво поглядывают в мою сторону. Разбредаются. Я ускоряю шаг. Но широкая, освещенная елкой дорожка, ведущая к конторе, уже перекрыта стаей. Сворачиваю на узкую тропинку, которая по целине бежит за Прометей и дальше к реке. Там пустынно, темно и страшно, но идти навстречу собакам мне еще страшнее. Кажется, они выпускают меня. Я почти бегом огибаю коробку Дома культуры и опять поворачиваю к свету, к улицам поселка. Пройти всего одну стену, потом свернуть за угол…

…И почти налетаю на вожака. Он сидит молча, холка взъерошена, поблескивают в свете луны клыки, длинная слюна тянется до снега. За ним – вся стая.

У меня остается только одна дорога – к реке. Берегом тоже можно пробраться к папиной конторе. Там занесенные сугробами лодки на крепких железных цепях и десятки сарайчиков для рыболовных снастей, там зимой никто не ходит. Только пару тропинок протаптывают любители лыжных прогулок по реке. Я сама там пробиралась с лыжами много раз. Собаки, кажется, не возражают против выбранного мною пути. Они остаются сидеть у Прометея.

По колено в снегу я бегу, уже не выбирая пути, в снежную темень. У первого же сарая натыкаюсь на натоптанную тропинку и с облегчением выдыхаю. До конторы остается пара сотен метров. Сажусь в сугроб и начинаю вытряхивать из пимов набившийся снег. Не хочу, чтобы папа догадался о моем приключении.