Благодатные земли - стр. 2
Те, кто имел собственные повозки и лошадей, могли накопать целую гору яблок и несколько дней не волноваться о еде. Могли даже продавать понемногу от своих запасов попутчикам. У Дарины были только рюкзак да палатка, подаренные бывшим мужем Филиппом. Всё своё имущество она носила за спиной.
Запасшись едой, утрамбовав рюкзак, она привычно и ловко упаковала в чехол палатку. Попутчики тоже закончили последние приготовления, затушили костры, запрягли лошадей. Воздух наполнился нетерпеливым ожиданием.
– Выступа-а-а-ем! Выступа-а-а-ем! – прогромыхал над общиной раскатистый голос Старейшины, подхваченный десятками других голосов, от приказных басистых до пискляво-радостных детских.
Община, как огромный, громоздкий механизм, дёрнулась, натужно заскрипела и подалась, поползла вперёд, вытягиваясь длинной гусеницей по пыльной дороге.
Дарина плелась в хвосте этой гусеницы вместе с неудачниками и немощными стариками. С каждым днём ей становилось всё труднее бороться с нежеланием идти – оно пудовыми кандалами цеплялось за щиколотки, мешало переставлять ноги. Поглядывая на сгорбленных, хрипящих, сипящих людей, еле волочащих свои измождённые тела, Дарина ужасалась: «Неужели и я вот так же всю жизнь буду идти за толпой, которая сама не знает, куда идёт, но отчего-то уверена, что идёт в правильном направлении, а потом состарюсь и умру? Неужели это и есть жизнь?»
От гнетущих мыслей её спасали сказки. Случалось, они рождались прямо в пути, и тогда, нянча новорождённый зачин, она забывала и об усталости, и о голоде, и о жажде, и о тех, кто шёл рядом, и о палящем солнце или накрапывающем холодном дожде…
В тот день о сказках не думалось. Горько и тоскливо думалось о Яромире. Надо же было наткнуться на него у ручья так внезапно! Одно дело – быть готовой к встрече с ним, и совсем другое – увидеть его неожиданно. Когда Дарина предполагала или предчувствовала возможность встречи, она успевала собраться, облачиться в броню хладнокровия, которая хоть и не была достаточно прочной, но всё же защищала. От Яромира исходила какая-то необъяснимая магнетическая сила; оказавшись перед ним несобранной, Дарина мгновенно заболевала. Болезнь эта, словно вьюн, жёстким стеблем стискивала грудь так, что без боли дышать было невозможно. Только на второй или на третий день хватка ослабевала, и Дарине становилось легче, мыслям свободнее. Но что бы она ни делала, о чём бы ни думала, за всем и вся ощущала в себе присутствие этой болезни, притихшей до поры до времени. От неё невозможно было избавиться. Можно было только научиться с ней жить.
Стук копыт, фырканье лошадей, скрип повозок, топот человеческих ног, взвившаяся к небу песня на одном краю, плач ребёнка на другом – всё это не в лад, невпопад звучало над ползущей общиной, словно её движение сопровождал оркестр сумасшедших музыкантов.
Вначале это звуковое сопровождение гремело бодро, но уже к истечению первого часа пути бодрость рассеялась вместе с утренней прохладой. Солнце – неутомимый небесный костёр – жарко разгорелось и безжалостно принялось выпаривать из людей силы.
– Дочка! – умоляюще прошелестело за спиной.
Дарина обернулась.
– Помоги, дочка! – Упавшая на четвереньки старуха вцепилась в Дарину слезливым взглядом. – Ноги подкосились…
Седые, взмокшие от пота волосы старухи растрепались, как у лесной бабы, героини небылиц, которыми пугали детей, чтобы те не убегали далеко от общины. Дряблая, покрытая коричневыми пятнами рука протянулась к обронённой и откатившейся в сторону палке, служившей посохом.