Благодатные земли - стр. 18
… Добравшись до своего места в расположившейся на ночлег общине, Дарина обнаружила, что костёр прогорел и угли почти совсем истлели – в таких яблоки уже не пропекутся. Впрочем, это её несильно расстроило, аппетит всё равно пропал. Она забралась в палатку, завернулась в покрывало. Дрожь в теле не унималась, сон не приходил, несмотря на чудовищную усталость. В голове всё смешалось: обессилевшая старуха, хватающаяся за её рубаху, старик-покупатель, вырывающий страницы из беловика, чтобы наделать курительных трубочек, стеклянные глаза отступника, огненный плащ Старейшины и мёртвая женщина с недошитым детским платьем в рюкзаке… Какой она была, та женщина? Почему ушла из общины? А мужчина-отступник, почему он ушёл? Как они решились?
От тех молний, что сверкали внутри Дарины днём: вспышек злости и желания уйти – осталась только обугленная пустота. Уйти – значит смерть. Остаться – мучительная полужизнь. Невелик выбор.
«Может, есть третий вариант?» – спросила она темноту в палатке.
Ответ пришёл мгновенно: «Есть! Яромир! Будь он твоим мужем, ты была бы так счастлива, что никакой червь сомнения не завёлся бы у тебя в душе».
«Да, – согласилась Дарина. – Но Яромир никогда не захочет стать моим мужем. Ему нужна другая женщина. Такая, как та, с красными туфлями. С нормальной наследственностью…»
Ночь текла над притихшей общиной, словно река с целительными водами, унося печали минувшего дня, убаюкивая тревоги. Лишь печали и тревоги Дарины Сказочницы ей было не под силу унести. Дарина лежала с открытыми глазами, утопая в водовороте мыслей, и ей казалось, что её палатка вовсе не палатка, а западня, из которой нет выхода.
Глава 5. Детский обоз
Около двадцати семи лет назад общину охватила неизвестная болезнь. Страшная лихорадка сжигала людей буквально за два-три дня. Она забрала много женщин, мужчин и стариков, а детей пощадила. Для кого-то из малышей нашлись приёмные семьи; остальные же, будучи не состоянии позаботиться о себе сами, стали слабеть и умирать от голода. Тогда-то Старейшина и распорядился организовать детский обоз, чтобы сообща растить сирот. Туда же определили найденную на дороге Дарину.
Сколько она себя помнила, взрослые всегда относились к ней иначе, чем к другим детям. Наставница будто специально заботилась о том, чтобы девочка помнила о своей чужеродности, и время от времени повторяла историю, как родители посадили её в короб и ушли.
«Я плохая. Я неправильная. Я недостойная», – так звучал бы вывод, если бы Дарина могла облечь его в слова. Ведь выходило, что другие дети остались без родителей по причине, от них не зависящей, а она по своей вине: не станут же мама с папой избавляться от хорошего ребёнка. Но тогда она ещё не умела так сложно мыслить, разбираться в своих чувствах, анализировать их. Они просто жили внутри и подсознательно управляли ею.
Когда объявляли обед и сверстники, отталкивая друг друга, устремлялись к раздаче, чтобы вперёд получить порцию (первые порции были наваристее и гуще), Дарина терпеливо ждала в сторонке. Она всякий раз волновалась, останется ли для неё еда, но броситься в кучу и толкаться вместе со всеми почему-то не могла. Или, когда девочки перед сном налипали весёлой гроздью на Наставницу – высокую, худую женщину с острым носом и резким голосом, Дарина только наблюдала, как узкая ладонь с длинными пальцами гладит их по головам. Ей тоже хотелось прильнуть к тёплому боку Наставницы, крепко вцепиться в платье, чтобы никто не смог оттеснить её, и ощутить, как ласковая рука ложится на голову… однако что-то опять не позволяло ей сдвинуться с места. Оставалось поглядывать исподлобья и надеяться, что смягчившийся голос Наставницы однажды сам позовёт её…