Битва за Францию - стр. 32
– Господа, герцог, будучи камергером, без всяких предписаний сведущих людей и даже вопреки официальной точке зрения врачей, пользовал Его Величество некими пластырями и некой настойкой, которые медикам неизвестны, позабыв при этом о своем долге и сердечном почтении, каковые он должен был испытывать по отношению к столь священной особе. Эти средства произвели столь неблагоприятное воздействие, что врачи отказались продолжать лечение Его Величества, пока пластыри и настойку не перестанут применять. Сам король, чувствуя себя все хуже, считал, что причиной ухудшения являлись указанные пластыри и настойка. А это, господа! – возвысив голос, продолжил депутат, – это говорит о столь тяжком преступлении, что его можно охарактеризовать как измену и убийство!
На трибуну вскочит и Элиот.
– Бэкингем – язва, разъедающая Англию! – заявил он. – Я искал в истории персонаж, с которым можно было бы его сравнить, и не нашел никого, кто больше походил бы на герцога, чем Сеян[51], о ком Тацит говорит, что он был высокомерен, презрителен и постоянно смешивал свои интересы с делами государства… Милорды, таков и Бэкингем. Именно от него исходит все зло, именно он – причина несчастий; лишь его низвержение может дать надежду к улучшению положения дел…
Сраженный этими обвинениями, Джордж Вилльерс покинул парламент. Если бы он немного задержался, то услышал бы, как к обвинениям в фаворитизме добавились и придирки к плохо оснащенной экспедиции в Кадис[52], и темное дело о штрафе в 10 000 фунтов с Ост-Индской компании[53], которое, впрочем, стараниями друзей герцога в тот же день растворилось в тонкостях морского и торгового права.
Впрочем, все эти проступки рядом с обвинением в монархоубийстве казались несущественными мелочами, и герцог понимал это, как никто другой. Поэтому, он сразу же помчался к королю, чтобы с помощью монаршего авторитета усмирить зарвавшихся парламентариев, но дорогу в королевские покои ему решительно преградил сэр Фрэнсис Коттингтон.
– Прошу прощения, милорд, но Его Величество никого не принимает, – заявил он.
Не будь сегодняшнего парламентского заседания, Джордж Вилльерс отодвинул бы Коттингтона в сторону и проследовал дальше, но сейчас он послушно остановился.
– Даже меня? – треснувшим от волнения голосом спросил министр.
Секретарь только развел руками. Бэкингем почувствовал, как земля уходит из-под его ног.
– Я погиб, – прошептал про себя всемогущий министр, который не имел никаких оснований не доверять своему агенту. – На этот раз, я действительно погиб.
Он вернулся домой, и заперся в своих покоях, запретив слугам его беспокоить.
Но прятаться от неприятностей – это худший способ их избежать, и, неизвестно, чем бы закончилась эта интрига, если бы в игру не вступили люди, чье благополучие всецело зависело от расположения Бэкингема. Пока лояльные к герцогу депутаты сражались в парламенте с его врагами, требуя арестовать и привлечь к суду за клеветнические речи Элиота и Дигса, целая делегация друзей и родственников Джорджа Вилльерса взяли в осаду Йорк-Хауз, чтобы встретиться с отчаявшимся министром. На помощь им скоро прибыл и виконт Пурбек.
– Джорджи, я доберусь до тебя, даже если мне придется поджечь дом, чтобы заставить тебя выйти! – заорал он, ломясь в запертую дверь герцогской спальни.