Безумие толпы - стр. 21
Но на эту сцену вышел исполнитель совсем иного толка.
Гамаш выглянул за занавес.
Возможно, причиной тому была плотность толпы, хотя он, проявляя осторожность, занизил вместимость помещения. Может быть, дело было в акустических особенностях бывшего спортивного зала. Так или иначе, шум казался гораздо более громким, чем могут производить пять сотен людей.
Однако он быстро понял, что вызывает звук такой силы.
Раздавались аплодисменты, громкие голоса ликования, поддержки. Скандирование. Но с равной силой звучал гул неодобрения. Возгласы «Позор!». Оскорбительные выкрики.
Слышался и визг. Невозможно было понять, что выражают эти звуки: восторг или презрение? Или кто-то выплескивал эмоции, требующие выхода?
Все это сливалось в акустический «удар в корпус».
Гамаш отошел от занавеса, чтобы оценить зал целиком. Он предполагал, что профессор Робинсон остановится на месте, а то и развернется, попятится. Что она замрет на мгновение и даже будет парализована этой атакой.
Но она не остановилась. Продолжала идти. Медленно. Спокойно. Словно, кроме нее, в зале никого не было.
Арман Гамаш смотрел, как она размеренным шагом движется навстречу этой какофонии, и признал ее мужество. Однако он не стал бы называть это доблестью.
Это было мужество, которое приходит с убеждением, с абсолютной уверенностью в своей правоте. Когда все сомнения отброшены. Это было мужество зилота[27].
А потом раздался топот тяжелых зимних ботинок по старому деревянному полу. Зал волновался. Гамаш прогнал мысль о смотрителе здания, который, возможно, в этот момент погрузился в отчаяние.
В дальнем конце зала поднимался на цыпочки Жан Ги.
Впереди все делали то же самое, и ему приходилось то подаваться вперед, то отшатываться, чтобы мельком увидеть идущую, чуть ли не вышагивающую к трибуне женщину.
Она явно не обращала внимания на сенсацию, которую произвело ее появление.
Он смотрел видеозапись ее лекции, прочитанной десятью днями ранее. Тогда тоже реагировали бурно. Но ничего похожего на то, что происходило теперь.
Изабель Лакост со своего наблюдательного поста отметила движение в толпе. Люди раскачивались взад-вперед, словно огромный бушующий океан. Если бы она была подвержена морской болезни, то уже, наверное, позеленела бы.
Острым взглядом она вылавливала очаги напряжения. Завихрения и всплески в этом людском море. И вот наступил один из опасных моментов: толпа впервые увидела объект своего поклонения и ненависти.
Лакост посмотрела на агентов, которых расставила в разных точках зала – у стен и в толпе. Кто-то был в форме, кто-то – в гражданской одежде.
Потом инспектор Лакост взглянула на сцену. Не на единственную персону, почти подошедшую к трибуне, а на выстроившихся перед сценой агентов.
И в этот момент в гуще толпы раздался чей-то боевой клич, и люди начали топать ногами.
– Шеф, – сказала Изабель, – это может плохо кончиться.
– Стоять! – приказал Гамаш, выйдя на связь со всеми своими агентами в зале. – Спокойно. Спокойно. Это пройдет.
Он находился на расстоянии двадцати футов от агентов, выстроившихся перед сценой. Если начнется волнение, они окажутся на передовой.
Он знал своих людей. В основном молодые. Сильные. Полные решимости. Смотрят вперед. Он увидел, как старший по группе что-то сказал им, и они разом, как один, отставили назад правую ногу для упора. Почти незаметное движение, для того чтобы подготовиться к противостоянию, ничуть не угрожая при этом мужчинам и женщинам в зале.