Бездна - стр. 20

– и бросая время от времени покровительственные взгляды на внуков, которые смело шли на приступ высоченных волн. Хихонский серфер не похож на других, тех, что заигрывают с морем, подставляя ветру выцветшие на солнце шевелюры и кокетничая своими татуировками. Он суров и бесстрашен, он одет в гидрокостюм, так как море здесь ледяное. Астурийцы – потомки кельтов. Их предки – астуры – были непокорным народом, который первым поднялся на борьбу с маврами, изгнав их в VIII веке из Испании. А потомки тех воителей первыми восстали против генерала Франко. Знаменитые астурийские dinamiteros – бойцы-взрывники, запечатленные в 1937 году Робертом Капой, Кимом и Гердой Таро[37], стали дедами нынешних серферов, да и твоей матери тоже. Я смотрел, как дюжина мальчишек, не старше десяти лет, по команде инструктора падала на песок и мгновенно вскакивала, запрыгивая на свои серфы. Сегодня, вспоминая об этом, я думаю, Эктор, что тебе понравится серфинг, когда ты откроешь для себя страну твоей матери. А я стану оберегать тебя взглядом с пляжа. У тебя будет детский гидрокостюм и черные блестящие волосы, как у твоей мамы. И ты полюбишь эту страну, этот край и этот город, которые приводят меня в восторг с тех пор, как я узнал, что она родилась здесь.

В отеле был приятный обычай преподносить каждому новому постояльцу бутылку «риохи», красиво запеленатую в золотистую сеточку с многообещающей надписью «Victoria» на этикетке.

«Наконец-то я в Испании», – подумал я, смакуя первый глоток «риохи». Приключение началось. Я был счастлив. Я хотел увидеть ее снова. И я увижу ее снова.

С чего же начать? День клонился к вечеру. Солнце погружалось в океан, просоленный воздух щекотал мне ноздри. Все было хорошо. Я шел по приморскому бульвару, выложенному плиткой. Тебе доведется произвести этот эксперимент, милый Эктор, когда ты будешь искать девушку в незнакомом городе, не имея никаких ориентиров, но нюхом чуя, что она здесь, ибо она – дочь этого города. Ты это чуешь, но одновременно тебя мучает страх, что ты можешь пройти мимо, даже слегка задеть ее на ходу и – не увидеть. И тогда ты, как я, обратишься в пса, который зализывает свои раны, чтобы умерить боль, и будешь, как я, беззвучно молить духов, чтобы они просветили тебя. Kairos. Kairos – вот что я твердил на ходу.

Мамаши катили коляски с младенцами. Пожилые астурийцы забрасывали в волны удочки с извивающимся песчаным червяком на конце лески. Детишки носились с тающим мороженым в руках, подростки отправляли эсэмэски со своих навороченных смартфонов. Послать эсэмэску – новый универсальный жест. Отличительный признак человеческого существа. Молодежь 1968 года[38], ввергнувшая нас в долги, победила: людям больше нечего друг другу сказать, но они «общаются». Фейсбук забит группами по интересам – «Я люблю чипсы» или «Я не люблю евреев», и большой разницы между ними нет.

Я вздохнул. Мне хотелось воздуха. Я бога молил, чтобы она возникла из летнего тумана, вздымавшегося впереди. Но ее не было. Я дошел до самого знаменитого места для серфинга на побережье, называемого «El Mongol», где гигантские волны разбивались о стену психиатрической лечебницы, выходившую к морю. Интересно, подумал я, неужели грохот воды, раздающийся каждые тридцать секунд, способствует успокоению больных мозгов?