Без времени, без желаний, без истерики - стр. 12

Я поднялся на свой этаж и отворил дверь. Паутина оконной рамы, из-за рассеянной линзы глаз в мрачной, пустой, бездушной евроремонтной квартире, казалась совершенно обыденной, как и всё остальное. Не застеленный диван; разбросанные по столу банки жидкостей с солевым никотином; впаянные чайные кружки́ в столе, самопроизвольно вырисовывающие картинки одной геометрической фигурой; беззаботно лежащий старый кот, смотрящий в окно. Мне не обязательно было включать свет, чтобы знать положение дел в комнате. А если оно бы и было изменено, мне было бы всё так же всё равно. Снимаешь обувь и бросаешь где попало, там же падает и куртка, покрытая снегом, рассеивающая свой холод по полу в коридоре. Бросаешь, только что снятые, носки с ног в ванную комнату и направляешься к постели. Думскроллинг изжил себя в это время, поэтому даже в телефон не утыкаешься, ведь ты знаешь, что ничего нового не увидишь, и ничто тебя не удивит. Сидишь в уличной одежде, упёршись в спинку дивана, и смотришь на кота, которому безразлично твоё появление в этой квартире. Стены статично освещаются фонарями за окном. Даже фары автомобилей не вливают свои оттенки в эту картину теней и света – зимой всё застывает. Только люди без конца просят о сеансе психотерапии. Что же, как обычно упёршись в стену и устав пристально наблюдать за ничем, я взял телефон и открыл записи на завтрашний день. Немного поглядев в стену, я отбросил его на журнальный столик у дивана. Ворошась в сидячем положении, снял джинсы с нижним бельём, вытащил голову из водолазки, и принял горизонтальное положение. Пора и поспать.

Я проснулся. За окном всё также отсыревало мёртвое небо, но уже не снегопадом. Третье января, а температура поднялась выше нуля градусов. Низвергающийся ливень в начале января – первое, что я видел впервые в жизни. Годами ранее температура поднималась выше нуля в зимнее время года, но она была скорее не ревущей навзрыд, а капризной. Я открыл окно нараспашку и почуял мартовский запах мокрого ветра. Голым торсом впитывал то самое, что не ощущал никогда прежде. Время впервые застыло с приятным вкусом. Прошло несколько минут, и я взял в руку свой мобильный телефон. На нём уже были записи на сегодняшний день. Пролистав список клиентов, мой выбрал пал на одного, который писал о проблемах в семье. Почему-то именно его я захотел сегодня выслушать. Назначив встречу на 11:00, я пошёл завтракать. Никакущая еда – никакущее удовольствие от кушанья. Запихав и проглотив безвкусное, я оделся и вышел.

Я шёл по мостовой, некогда усеянной рисунками цветов вокруг пуль. Нынешние следы обстрелов никто не превращает в нечто красивое, потому что очи каждого зациклены в целлулоидной петле желания выйти в окно, «нечаянно» упасть в реку, или раствориться под кислотным дождём, которого никто не испугается. В следах от гусениц танка на дряхлом асфальте и бордюрах лежат трупы бездомных кошек и собак, а на проводах сидят бесклювые птицы, покрытые нежеланием существовать из-за того, что вить гнёзда больше негде – леса вырублены, а деревья в городе можно пересчитать на пальцах рук. Они не допускают вариант самоубийства, а поэтому обречены нести крест сердцебиения всю жизнь.

Реки, овивающие город, наполнены лодками человеческих тел. Кажется, будто русло реки, один большой склеп ненужных людей, отравляющий воду отравленного социума. По улицам ходят люди с понурыми лицами, распивающие алкоголь в общественных местах, не боясь преследования сотрудников правопорядка, абсолютно не разговаривая друг с другом. На детских площадках пытаются играть с бронетранспортёрами малыши, пока их мобильные телефоны лежат в рюкзаке, заряжаясь от переносного аккумулятора. Дети чуть постарше колют героин одним шприцом на всю компанию, ожидая болезни после мимолётного удовольствия. Чернь.