Без тебя никак - стр. 9

— Это вообще-то мое! Отдай! — тяну руку, но меня вдруг припечатывает к спинке, а я задыхаюсь, потому что огромная ладонь мужика буквально перекрывает кислород, вдавливая мою грудь, касаясь предательски ноющих сосков. Ну что за фигня? — Отдай мой рюкзак.

Чтобы там не кричало мое тело, мозг еще со мной— верный товарищ.

— Отдай!

— Чтобы через полчаса мы рванули спасать очередного нарика?

— Они люди! Имеют право на выбор! А если кто-то умрет!?

— Одним уродом меньше. Они сами проебывают свою жизнь, сами делают свой выбор. Вместо того, чтобы жить по-человечески, они гробят себя на этих ваших вакханалиях.

— А что плохого в том, чтобы повеселиться? Лучше всю жизнь чужие приказы выполнять и убивать того, на кого покажут, не важно, что это однажды окажется твоя мать или жена! Каждый имеет право на спасение.

— Каждый?

— Да! Даже такой мудак, как ты!

Он резко замирает, смотрит, где находится его рука, и отдергивает, словно обжегся. Что, торкают красивые сиськи?

Он вдруг залезает в телефон, а я через плечо смотрю в его экран. Он ищет, что означает слово мудак. И, кажется, обижается. Хотя вряд ли.

Такие мужики, если обижаются, то сразу за пистолет хватаются.

Так что просто кидает свой телефон на панель и нажимает на газ.

А я залипаю над тем, как руки держат оплётку руля, как сильные пальцы чуть сжимаются. Эх.... И почему мне кажется, что это моя шея. И почему меня это не пугает? Бляя, уже никакой порнухи не надо… Не мужик, а ходячий тестостерон, но я вряд ли когда-то вернусь в это место и тем более увижу его. Через полчаса мы сядем в самолёт, и он сплавит меня отцу, и я больше никому не буду нужна. И где-то на закромах моего самодовольного сознания начинает зреть зерно мысли, что если лишаться девственности, то не с Камилем, которому, собственно, все равно, с кем и свое удовольствие для него ценнее. А с таким вот солдатом, который ценит любой момент своей жизни.

Мы едем так долго, что у меня начинает сводить глаза от деревьев, которые машут нам ветками. И хоть бы музыку включил, но нет. Все мои просьбы он просто игнорит.

А я не могу в тишине.

Я не люблю тишину.

Она угнетает и сводит с ума.

Пока мама была с нами, в нашей тогда еще съемной квартире всегда было шумно. Радость буквально сочилась из стен нашего дома. Постоянно гостили родственники, друзья.

У нее была огромная татарская семья, которая проводила с нами почти каждый день. Дни рождения, да и любые праздники были веселыми и разнообразными. Я обожала татарскую еду, татарских людей, их культуру, их одежду. И пусть мне тогда было совсем мало лет, я все помню. И папа все это обожал. У него даже сейчас лучший друг татарин Садыров, отец Камиля. Но сейчас не то. Сейчас он угрюмый и нелюдимый. А раньше был счастливым, много смеялся, много танцевал, любил маму до безумия.

Но с него требовали, чтобы он обеспечил свою семью, чтобы зарабатывал больше денег, чтобы прокормить эти счастливые ежедневные праздники.

Тогда папа согласился на переезд, который сулил хорошие перспективы в его военной профессии. Еще учиться заочно умудрялся. Потом папа согласился на еще один переезд.

И еще.

Только мама заводила друзей, находила бесконечных родственников, как следовал новый переезд.

Мама, Амина, любила папу — я знаю. Она следовала за ним куда угодно, но медленно умирала. Даже общение со мной стало в тягость. В нашем доме начался другой шум. Скандальный. Родители ссорились всегда, когда папа приходил с работы. Мама требовала вернуться обратно, мама требовала внимания, хотела видеть своих родителей, братьев и сестер, мама требовала друзей, а отец хотел делать карьеру, буквально носом рыл, чтобы у нас было все.