Без роду, без племени - стр. 9
Она усердно принялась за чулок и, если бы не ловкая Саша, закончила бы свой ряд первой. Она торопится, щеки ее горят, пальцы дрожат от волнения – опять Саша, какая досада! Теперь Малаша… Теперь Ольга… Опять Саша! Противная! А Анне оставались только две петли.
Нина Ивановна замечает, что соперничество волнует не одну Анну, и, чтобы утешить тех, кто не может быть первыми, предлагает записывать и вторых, и третьих.
Теперь Анна торжествует. Она беспрестанно оказывается третьей и даже раза четыре второй.
Чулки удлиняются в руках девочек, они незаметно подвигаются к концу урока, и Марья Семеновна с удивлением замечает, что сегодня, пожалуй, никого не придется ставить на колени.
Между тем маленьким так понравилось вырезывание из бумаги, что они выпросили себе у Нины Ивановны ножницы и усердно истребляли старые тетради, превращая их в весьма мало сходные с действительностью изображения разных предметов. Любочка работала успешнее всех, и перед ней разложено было множество окошек, лестниц, бочонков, двуногих собачек и совсем безногих девочек. Ее искусству завидовали, у нее выпрашивали ее произведения, но она крепко защищала свою собственность и на все просьбы подруг отвечала:
– У тебя есть ножницы, режь сама…
– Любочка, – приставала к ней Матреша, никак не умевшая справиться с ножницами, – давай меняться: я тебе подарю вот эту косыночку (она положила на стол какой-то кривой отрезок бумаги), а ты мне дай собачку.
– Не хочу, – решительно проговорила Любочка, – моя собачка лучше.
– Нет, так нельзя, – заспорила хитрая Матреша, – косыночка уже лежит с твоими вещами, я возьму собачку.
И она потянулась за одной из безногих собачек, но Любочка прикрыла свои сокровища обеими руками и даже легла на них головой. Матреша, не долго думая, ухватилась за ее курчавые волосы и со всей силы потянула их. Любочка громко вскрикнула от боли, но прежде чем Нина Ивановна или Марья Семеновна успели подоспеть ей на помощь, Матреша получила такой сильный удар по рукам и по спине, что, оставив свою жертву, с криком и слезами отбежала прочь, а подле Любочки очутилась Анна, взволнованная, раскрасневшаяся.
По правилу заведения, строго соблюдавшемуся Марьей Семеновной, в случае драки все виновные в ней без всякого разбора дела равно подвергались наказанию. Но Нина Ивановна находила, что и Любочка, и Матреша достаточно наказаны. Любочка, никогда прежде не подвергавшаяся подобным нападениям, прижималась к матери и жалобно рыдала, Матреша плакала от боли и от неожиданности удара… Что касается Анны, то, прежде чем осудить ее, Нина Ивановна хотела узнать – вследствие чего она так непрошенно вмешалась в дело. Сидела себе спокойно, вязала, по-видимому, прилежно, радуясь, что урок почти кончен, и вдруг в одну секунду очутилась в другом углу комнаты и так бесцеремонно расправилась с подругой.
– Анна, из-за чего это ты так набросилась на Матрешу? – спросила у нее Нина Ивановна серьезным, но ласковым голосом.
– А зачем она обижала Любочку, – проговорила девочка, смотря, по обыкновению, угрюмо исподлобья.
– Да ведь они поссорились, и ты не знала, кто из них виноват, может быть, и Любочка, – за что же ты прибила Матрешу?
– Все равно она не смеет трогать Любочку! – решительным голосом сказала Анна.
– Отчего же? Мне бы хотелось, чтобы вы считали Любу совсем такой же девочкой, как вы, и обращались с ней так же, как друг с другом. Правда, она меньше всех; может быть, ты оттого ее пожалела?