Без права на забвение - стр. 4

3. Глава 3

Дин

Жжение, поглощающее каждую клетку, зарождалось над головой, где запястья, плотно прижатые друг к другу и зафиксированные цепями, так, что не пошевелиться, тянули тело вверх. Обжигающая, не знающая пощады боль, как змея, растекалась сверху вниз, превращая тело в один оголенный нерв.

Замираю и прислушиваюсь. Никто не идет, громыхая шагами по коридору. Но все равно жду, когда дверь откроется и пытка, наконец, прекратится.

Сколько времени здесь болтаюсь, даже примерно не получается подсчитать. В темноте, когда боль разрывает тело на кусочки, любая секунда кажется вечностью. И ты теряешь счет минутам, часам.

Но дело не только в боли: чувство нереальности накрыло плотной пеленой. Рефлексы замедлились, словно и не живой вовсе. Или не совсем живой.

Как в ответ на мысли, кашель, поднявшийся из легких и тряхнувший тело в одном болевом спазме, отчего в голове еще сильнее помутнело, подсказал, что всё-таки я даже слишком живой для происходящего.

И всё же — сколько я здесь нахожусь?

Вопрос не особо важный, если есть выдержка и дальше вот так болтаться, как селедка, подвешенная на крюк. У меня ее давно уже нет.

Вдобавок тревожный червячок нагнетает панику: вдруг решили убить и за мной не придут? Пожизненно осужденные — самые бесправные существа на Шенталире. Их превращают в рабов, над ними издеваются, их унижают и наконец убивают. Никому за это ничего не будет. И ни одна душа не вступится. Потому что у людей, живущих здесь, нет души.

Нестерпимо хочется пить. Во рту пересохло, и облизать иссушенные губы не вариант. И всё-таки провожу сухим языком по растресканным губам. Новый страх кольнул душу. Сколько живет человек без воды? Дней десять? Но это там, на родном Антиларе. А здесь… Дней семь, не больше.

Мысленно хватаюсь то за один, то за другой временной промежуток, в попытке получить точку отсчета. Но ориентиры ускользают как вода сквозь пальцы. Мозг не в состоянии удержать их в накрывшей голову ватной пелене.

Почему никто не идет?

Почему здесь так темно?

Пролейся капля света, и уже тьма не казалась бы такой непобедимой. И я бы смог сориентироваться во времени, хоть немного.

***

Спустя вечность туман в голове стал тяжелым, непробиваемым, два слова не удержать в памяти. А тело, раздираемое болью, и окружающее пространство слились в один организм.

В памяти всплыли практики мракобесов, при которых происходит вот такое единение со Вселенной. Называют это суперспособностью, а на самом деле явление — просто глюк мозга, который при длительном нахождении в одной позе перестает различать, где заканчивается тело и начинается окружающее пространство.

Это уже слишком. И я осторожно дернул плечами, чуть коснувшись холодной стены. Иллюзия рассыпалась, и снова я сам по себе, а окружающее пространство само по себе.

Еще раз дернулся, и сквозь дыры в футболке кожу царапнули острые языки застывшего раствора, выпирающего из стены. Раскрошившийся кирпич оказался по качеству так себе. Цементный раствор, приклеивающий кирпич к кирпичу, победил в борьбе со временем.

Отвлечься на размышления о пустяках не получилось. Мысли, как их ни отвлекай, возвращались к еще одной проблеме.

Пальцы, несмотря на все попытки ими пошевелить, больше не слушались.

Стоило мне тряхнуть кистью и не почувствовать движения, прилив отчаяния захлестнул с головой.