Бетагемот - стр. 47
Она покачала головой.
– Я, – терпеливо объяснила она, – хочу, чтобы у меня кровь текла. Хочу боли. Я хочу, чтобы ты сделал мне больно, любовничек.
«Да что со мной? – гадал он. – Я же именно о такой всегда мечтал. Какая счастливая случайность!»
И миг спустя подумал: «Если это случайность».
Он, что ни говори, находился на переломе судьбы. Шли проверки его прошлого, проводилась оценка рисков. Где-то под ковром система решала, можно ли доверить Дежардену ежедневно определять судьбы миллионов. Конечно, его тайна уже была им известна: механики заглянули ему в голову и наверняка заметили отсутствующую или поврежденную проводку. Возможно, это проверка: способен ли он контролировать себя. Возможно, Трип работает не так надежно, как ему внушали, и особенно подлые нейроны его подтачивают, а изначальная порочность представляет собой потенциальную ловушку… Или все намного проще. Может, они просто не рискнут вкладывать в раскрутку героя, чьи неконтролируемые склонности публика может счесть… неприятными.
Аврора скривила губы и обнажила спину.
– Давай, детка, поработай со мной.
Она была блеском в глазах всех его прежних партнерш, той мигающей искоркой, которая словно говорила: «Поберегись, ты, поганый извращенец. Малейшая оплошность, и с тобой покончено!». Она была шестилетней Пенни, обещающей никому не говорить, несмотря на кровь и переломы. Она была отцом, стоящим в темном дверном проеме с непроницаемым взглядом, словно говорившим: «Мне про тебя кое-что известно, сын, и ты никогда не узнаешь, что это».
– Рори, – осторожно заговорил Дежарден, – ты насчет этого ни к кому не обращалась?
– Все время обращаюсь. – Она улыбалась, но в голосе зазвенело напряжение.
– Нет, я хотел сказать… понимаешь…
– К специалистам. – Улыбка пропала. – К какому-нибудь мозгоправу, который за мои же денежки скажет мне, что я сама себя не понимаю, что все это просто заниженная самооценка и что мой отец насиловал меня в доречевой период. – Она потянулась за одеждой. – Нет, Ахилл, не обращалась. Я предпочитаю проводить время с теми, кто меня принимает как есть, а не с тупыми мудаками, которые пытаются превратить меня во что-нибудь другое. – Она натянула трусики. – Наверно, на официальных приемах такие больше не попадаются.
– Ты могла бы остаться, – попытался он.
– Просто это было так неожиданно, – попытался он.
– Понимаешь, в этом есть какое-то неуважение, – попытался он.
Аврора вздохнула.
– Детка, если бы ты меня уважал, то признал бы за мной право самой решать, что мне нравится.
– Но мне нравишься ты сама, – ляпнул он, низвергаясь в пламени и дыме. – Как же мне делать тебе больно, если…
– Эй, ты думаешь, мне нравилось все, что я для тебя делала?
Она оставила его стоять с обвисшим пенисом, пятьюдесятью минутами до конца аренды кабинки и убийственным, унизительным сознанием, что он навсегда в ловушке собственного притворства.
«Я никогда не дам этому воли, – понял он. – Как бы мне ни хотелось, кто бы меня ни просил, как бы это ни было безопасно. Я никогда не буду уверен, что где-нибудь не прячется шпион, что это не ловушка. Я всю жизнь буду скрываться, потому что открыться страшно до ужаса».
Отец мог бы гордиться. Сын вырос добрым католиком.
Но Ахилл Дежарден знал толк в искусстве приспособления. Выходя из кабинки – пристыженный и одинокий, – он уже начал восстанавливать защитные барьеры. Возможно, оно и к лучшему. Как-никак, от биологии никуда не денешься: секс – это насилие, причем буквально, до уровня нейронов. Трах или драка – работают одни и те же синапсы, тот же стимул причинять насилие и подчинять. Каким бы нежным ты ни был внешне, как бы ни притворялся. Даже если ты действуешь исключительно с согласия партнера, все равно это не более чем насилие над сдавшейся жертвой.