Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают - стр. 22
В 1931 году (Бабель в тот год опубликовал «Пробуждение») у Купера появился замысел «Кинг-Конга»: один кинодокументалист и его съемочная группа обнаруживают на далеком острове «наивысшего представителя доисторической животной жизни». Документалист замышлялся как собирательный образ, совмещающий Купера и Шудсака: «Вставьте туда нас, – инструктировал Купер сценаристов. – Пусть там будет дух подлинной экспедиции Купера-Шудсака». Киношники из фильма должны привести доисторического монстра в Нью-Йорк для «противостояния нашей материалистической, механистической цивилизации».
На той же неделе я в библиотеке взяла «Кинг-Конга». Глядя, как гигантская обезьяна висит на Эмпайр-стейт-билдинг и лупит по бипланам, я поняла, что Бабель описал аналогичную сцену в «Эскадронном Трунове». В конце рассказа Трунов с пулеметом на бугре обстреливает четыре бомбардировщика из эскадрильи имени Костюшко – «машины из воздушной эскадрильи майора Фаунт-Ле-Ро, просторные бронированные машины… Машины залетали над станцией все круче, они хлопотливо трещали в вышине, снижались, описывали дуги…» Как и у Кинг-Конга, у Трунова нет аэроплана. Подобно Кинг-Конгу, он терпит поражение. Из надписей на коробке с диском я узнала, что летчики на крупных планах в сцене с Эмпайр-стейт-билдинг – это не кто иные, как Купер и Шудсак: «Мы должны сами убить этого сукина сына». Иными словами, и Кинг-Конг, и эскадронный Трунов были оба убиты летчиками эскадрильи имени Костюшко.
Еще одна любопытная деталь в истории создания «Кинг-Конга»: в декорациях острова Черепов по вечерам снимался остров «Ловушка кораблей» из другого проекта Купера и Шудсака, «Самая опасная игра» – экранизации рассказа Ричарда Коннела. В «Самой опасной игре» звезды «Кинг-Конга» Роберт Армстронг и Фэй Рэй снова оказываются на необитаемом тропическом острове и снова противостоят грубому монстру – свихнувшемуся генералу казачьей кавалерии, который ради забавы охотится на потерпевших крушение моряков вместе со своим глухонемым слугой Иваном («Гигант, крепко сложенный, с черной бородой, доходившей ему чуть ли не до пояса», Иван «когда-то имел честь служить любимым палачом Великого белого царя»)[8].
Об этих находках я доложила Грише Фрейдину.
– Смотри-ка, это же он! Эскадронный Трунов! – воскликнул он, уставившись на принесенную мной фотографию с Кинг-Конгом и самолетами. – Этот образ, наверное, лежал в коллективном бессознательном, – размышлял он вслух. – Знаешь, что нужно сделать? Нужно вернуться в гуверовский архив и просмотреть все антибольшевистские плакаты. Уверен, что хотя бы на одном большевизм будет изображен гигантской обезьяной.
Он позвонил прямо в архив и попросил провести поиск в базе плакатов по ключевым словам аре («обезьяна») и propaganda. Когда я туда пришла, меня ждала восемнадцатистраничная распечатка. К сожалению, там были не только «обезьяны», но все слова на любых языках, начинавшиеся на аре-.
Когда я отсеяла Apertura a sinistra, 25 lat Apelu Sztokholmskiego и прочие подобные фразы, в списке осталось всего несколько пунктов. Первым был немецкий плакат, где обезьяна в прусской шляпе одной лапой схватила женщину, а в другой держала дубинку с надписью «Kultur». Я понятия не имела, как нужно интерпретировать этот образ, но решила, что едва ли речь идет о большевизме. Дальше шел венгерский плакат, где центральная фигура, названная в каталоге «человек-обезьяна», скорее походила на кошмарного урода, измазанного кровью, которую он пытался смыть в Дунае у стен парламента.