Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта - стр. 21

Осматриваю. Бабка стонет от боли. Живот вздут, напряжён, симптомы раздражения брюшины – как по учебнику. АД 90/60. Пульс 120. Понятно и ежу – спасать надо бабульку. Самостоятельно ничего не разрешится.

Объясняю это дочери. Начинаю писать направление на госпитализацию, достаю телефон… И тут же получаю в лоб: "Мы не будем госпитализироваться. Никуда я её не повезу!"

Объясняю ещё раз, доступным языком, чем дело кончится. Именно «кончится», а не "может кончиться". И снова получаю отказ.

– Ну это же невозможно с ней после операции там сидеть…

– У всех случаются трудности. Все же как-то справляются. В крайнем случае, можно сиделку найти. Тем более, что она и без этого у Вас немобильная.

– Ну… нет, нет. Ей всё равно уже 82 года.

– Всё понятно. Ну хоть отказ-то Вы мне напишете?

– Напишу, давайте.

Беру письменный отказ. Направление всё же оставляю. Рассказываю, какая страшная вещь – перитонит, как долго и мучительно от него умирают. Дочь спокойно выслушивает, хладнокровно отвечая: "Значит, буду ждать исхода". Настоятельно рекомендую вызвать «Скорую» и соглашаться на госпитализацию. Женщина снова отказывается.

– Поймите меня просто, я же с ней там после операции замучаюсь!

– Нет, не понимаю… – отвечаю я, закрывая дверь.

Сказать, что я пребывала в шоке – ничего не сказать.

В те годы я совсем не видела решений. Не повезут же бабку силой, воправду.

Но… 03 я всё же вызвала, с улицы.

Сейчас бы, наверное, вызвала 02…

Что триггерит МарьСанну?

Когда перед ней – взрослый, адекватный и трудоспособный пациент. Трезвый, вроде бы, и руки – не лапки… Но жалобы за него излагает человек другой: обычно мама или жена.

Почему, ну почему кто-то берёт на себя право судить за другого, как ему будет лучше?!

И отчего тот, кого отчаянно спасают удушающей заботой, не возражает?!.

Другое дело, когда пациент возразить не может.

Или может. Но только матом…

Шёл один из размеренных доковидных дней. Небо окутывало город спокойной синевой. Летнее солнце грело асфальт, разжаренная тимофеевка насыщала воздух аллергенами, во дворах звенели детские голоса… Такие дни хоть и походили друг на друга, непременно были счастливыми. Ибо нагрузка падала в два, а то и в три раза.

Вызов мне достался всего один. На незнакомую фамилию. «Слабость», – сигнализировала заметка от регистратора.

На адресе встретила приятная пожилая пара: мягкая, заботливая женщина и улыбающийся мужчина в роговых очках. Проводили на кухню. Усадили на чистенькую табуретку советского образца.

– У него голова всё время кружится, – засуетилась женщина. – Давление постоянно под двести, а что пить – не знаем. И что-то тяжело ему в туалет сходить…

Пациент лишь глуповато улыбался, издавал странные звуки и кивал.

– Может быть, пациент сам всё изложит? – перебила я. Триггер, в общем, такой триггер…

Оба резко помрачнели.

– Не может он, – разъяснила женщина. Потянулась к подоконнику и достала незакрытый больничный лист. – Инсульт у него. Вот, нас только выписали!

Так стыдно мне не было никогда.

Серьёзным оказался Филипп Иванович, деловитым. Несмотря на глубоко пенсионный возраст, до последнего работал сантехником и был на хорошем счету в организации. Но однажды беда приключилась: сильно закружилась голова на рабочем месте. Потерял сознание, упал… Очнулся – гипс… ой, реанимация!