Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта - стр. 23
В последний раз видела я её перед увольнением.
Для того, чтобы произнести обычную фразу, Зинаиде Владимировне требовалось две минуты чистого времени…
Как она сейчас? Жива ли?
Что триггерит МарьСанну?
Когда всё-превсё прекрасно понимаешь. И чешется-то внутри от глобальной несправедливости. И бомбит-то не по-детски от желания поставить некоторых на место.
А вот сказать об этом ты не можешь.
Не всегда нам затыкает рот болезнь. Чаще – обстоятельства.
Быть или не быть? Немым или говорящим?
Мастодонт
Александра Гавриловна Егорова, несомненно, была замечательным человеком.
Разве может быть недостойной заслуженный врач региона, жена депутата, образцовая мать замечательных детей (не завидую, к слову, детям её подруг), заботливая бабушка? Да и просто эффектная женщина, что всегда при параде и на каблучках?
Конечно, нет.
В две тысячи мохнатых Александра Гавриловна работала главным врачом. Но, увы – дурная оптимизация железной поступью раздавила её поликлинику. Пришлось подчиниться другой, не менее гордой командирке, став сначала начмедом, а потом и вовсе заведующей отделением.
Скорее всего, это уязвляло Александру Гавриловну; ибо – говорю совершенно искренне – человеком она была умным и заслуженным. Но чувства собственного достоинства она не теряла. Публичное унижение не мешало ей гордо носить себя по коридорам, вколачивая мимопроходящих в пол тяжёлым взглядом чёрных глаз.
Поступь её была так же тяжела, как и взор.
Стоять Александра Гавриловна умела не только за себя, но и за своё отделение. Как львица с солнечной кудрявой гривой. Оттого терапевты её уважали и почти боготворили.
Своих она защищала, как мать детишек.
Своим прощались не только мелкие косячки, но и большие ляпы.
За своих Александра Гавриловна могла порвать и уничтожить любого: от рядового проверяющего ФОМСа, до министра здравоохранения.
Только мы с Татьяной Арсеньевной оказались для неё чужими.
Сначала в немилость попала только Татьяна Арсеньевна: мне же при личных встречах внушалось, какая плохая и ленивая у меня медсестра. Когда я устала это выслушивать и начала заступаться за свою правую руку – а защищать своих я умею ещё эпичнее, чем Александра Гавриловна – начало прилетать и мне.
Прилетало, надо сказать, знатно. То фигнёй заниматься заставят, то "Войну и мир" от руки переписывать. То проверку на участок спустят: да такую, что и за месяц не подготовиться!
– У-у-у, – раздосадовано выкрикнула Татьяна Арсеньевна, когда Александра Гавриловна в очередной раз заставила её черпать воду решетом. – Мастодонт!
Так и закрепилось за Александрой Егоровной сиё меткое энциклопедическое прозвище.
Унижать Александра Гавриловна умела даже лучше, чем носить каблуки.
Как-то раз Мастодонт позвонила средь вплотную загруженного приёма и суровым голосом велела побросать всё нафиг и топать в её кабинет.
– Это что такое? – она ткнула в мою замученную морду бумажкой.
– Санаторно-курортная карта, – промямлила я.
– Я знаю, – она указала безупречным маникюром на помарку. – Это!
– Исправление. Подумаешь. Мы же не на уроке чистописания.
– Перепишите немедленно!
– Так зачем? Это ведь не паспорт. Не официальный документ. Примут ведь.
– Я сказала: перепишите. – Александра Гавриловна походила на электрочайник, который вот-вот закипит. – Если пришлют дефектную карту, виноватой из-за Вас останусь я.