Бесприютные. Магия и наследие рабства на Мадагаскаре - стр. 23
Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых.
Карл Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта
Оставшаяся часть этой книги по большей части посвящена не отношениям между Бетафо и государством (реальным или воображаемым), а тому, как выглядит политика в этих необычных обстоятельствах. Это книга об отношениях между политикой и историей: о том, что значит действовать в контексте политики, о том, что значит действовать в контексте истории, о том, как одно начинает переходить в другое. Как любой антропологический труд, она основывается на предположении о том, что лучший способ дать ответы на эти всечеловеческие вопросы – изучить людей, которые, по всей видимости, делают одно и то же самыми непривычными способами. У жителей сельских районов Имерины неявным образом сложились представления об истории, о том, как прошлое формирует настоящее и влияет на него, сильно отличающиеся от тех, которые свойственны типичному обитателю Кливленда или Сингапура. Традиции отошедших поколений действительно давят на мозги живых людей, как кошмарный сон: зачастую в буквальном смысле.
Но я замыслил нечто большее, чем сравнение взглядов на значение истории. Я хотел написать этнографическую работу особого вида, в чем-то экспериментальную. Наверное, лучше всего объяснить это следующим образом. Обычных людей, таких как Арман, Миадана, Рацизафи, можно воспринимать как исторические персонажи. Я не хочу сказать, что в них надо видеть сущности, которыми они не являются, я утверждаю лишь, что они – человеческие существа, активно меняющие облик мира, в котором живут, хотя (подобно всем нам) им неизвестно, в какой степени мир меняется под их воздействием. Эти люди делают то, что нельзя предвидеть, пользуясь существующими схемами. Социальные науки достигли больших успехов в описании случившихся событий, и подразумевается, что их можно было предсказать заранее; однако на деле предсказать что-либо почти невозможно. Я хотел, чтобы мое повествование постоянно напоминало об этом, хотел, чтобы читатель ощущал, до какой степени поступки этих людей могут быть непредвиденными. Нет, я не собираюсь отрицать, что их жизнь во многом определяется действием сил, более могущественных, чем они сами, – но дело не только в этих силах. В каком-то смысле то, что я пытаюсь сделать, возможно, мало отличается от того, что, как уже говорилось, делают многие малагасийцы: выкроить для себя небольшую, не слишком устойчивую область автономии и свободы внутри социальной теории.
Вот почему мои рассуждения всё время сосредоточены на действии. Я задаюсь не вопросом «Что такое политика?», а другим – «Что такое политическое действие?». Меня интересует не история, а действия в ее контексте. Такой подход, несомненно, облегчается тем, что, в соответствии с малагасийской космологией, мир в конечном счете является результатом взаимодействия человеческих намерений.