Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании - стр. 48
Наконец, с беспримерной энергией Гай сосредоточил в своих руках разнообразнейшие и сложнейшие дела правительства. Он сам контролировал раздачу хлеба, выбирал присяжных, сам основывал колонии, несмотря на то, что по должности трибуна не имел права выезжать из города, руководил дорожным хозяйством и заключал договоры о постройках, руководил прениями в сенате, назначал выборы консулов. Короче говоря, он приучал народ к мысли, что все исходит от одного человека; управление вялой и как бы парализованной сенатской коллегии он затмил своим личным управлением, энергичным и искусным.…
В результате всех этих мероприятий сенат совершенно лишился своих прав контроля, а из административных функций удержал только те, которые глава государства нашел нужным ему оставить»99.
Для всякого, способного и желающего разобраться в событиях, – пишет Теодор Моммзен, – Семпрониевы законы свидетельствуют с полнейшей очевидностью, что Гай Гракх вовсе не собирался утвердить Римскую Республику на новых демократических основаниях, как это воображали многие добродушные люди в старые и новые времена. Наоборот, он хотел совершенно отменить республиканские учреждения, он стремился к ежегодно возобновляемому и фактически пожизненному трибунату с неограниченной властью, опирающейся на полное подчинение формально суверенных комиций. «Взамен республики он хотел ввести тиранию, или, говоря современным языком, монархию, не феодальную и не теократическую, а наполеоновскую абсолютную монархию»100.
Каждый шаг Гая Гракха был преступлением против Республики, против республиканской формы правления. Был ли Гракх преступником? – задается вопросом Теодор Моммзен. Да, разумеется, был. И тут же следует парадоксальное, но абсолютно справедливое продолжение: «И все-таки этот величайший из политических преступников был в то же время воссоздателем своей страны. В римской монархии нет почти ни одной положительной идеи, которая не восходила бы к Гаю Гракху»101.
Здесь Моммзен смешивает тиранию и монархию в один политический ком. Это – не совсем верно. И в самом конце книги мы остановимся на этом более подробно. Пока же отметит главное. И в Греции, и в Риме тирании были реакцией на беспредел аристократического сословия. Но сама их антиаристократическая направленность делала тиранические режимы временными и неустойчивыми. Они были успешны лишь до того момента, пока взламывали могущество аристократии. Но вот стать катализаторами дальнейшего положительного развития социума тираниям не удавалось. Лишь монархии, наследующие весь положительный потенциал тираний, но свободные от их недостатков, формировали политический ресурс дальнейшего развития. Но об этом мы будем говорить в самом конце книги.
Итак, возвращаясь к Гаю Гракху. Пока мы тут с Вами, уважаемый читатель, беседовали о монархии, наш герой, несмотря на всю свою политическую одаренность, увы, потерпел поражение. Ведь никакой талант не может заменить опыт. А вот политического опыта единоличного правления в Риме еще просто не было.
Первым прилетевшим в него камнем стал вопрос о римском гражданстве латинов, рассоривший Гая с римским плебсом. Желая расширить гражданство на возможно больший круг жителей Италии, дабы расширить базу своей поддержки, диктатор натолкнулся на ожесточенное сопротивление лидеров римского пролетариата. Последние не без основания полагали, что статус гражданина дает римскому плебсу слишком много материальных преференций, чтобы делиться ими с кем-то еще.