Беседы с Vеликими - стр. 41
– Я очень боюсь, что меня узнают в магазине где-нибудь…
– Не было еще такого?
– Нет. Правда, вот ехал я как-то на машине, и тут… Это была очень хорошая сцена – киношная! Слева от меня – «шестисотый». Первый светофор проехали. Второй светофор: ж-ж-ж, они стекло опускают. Переднее. Оттуда – абсолютно традиционный такой бандюган, лысый, с такой рожей, и спрашивает: «Вы Алексей Балабанов?» Ну так уж получилось… Следующий светофор. Заднее стекло открывается, там приличный мужик сидит такой и говорит: «Мы поспорили просто, он оказался прав». Стекло поднимается.
– А на что они спорили?
– Откуда я знаю?..
– Ну вот видишь, ты боялся, что тебя узнают, а вот узнали – и ничего страшного… Кстати, а ты почему пальцы кидаешь, тебя кто научил?
– Да я просто эмоциональный человек и энергичный.
– Это не бандитская стилистика?
– Нет. Когда я это начал, тогда такого не было. Когда я был хулиганом, такого не было.
– Ты постоянно противопоставляешь нормальных людей интеллигентам. Так, стало быть, ты не интеллигент?
– Нет.
– А что тебя отличает от интеллигента?
– Не знаю… Не знаю.
– Интеллигент – это, по-твоему, совсем плохо?
– Нет, почему… Вот тесть у меня интеллигент, он членкор Академии наук, у меня жена из интеллигентов, скажем так. У нее прадедушка был управляющий имениями графа Шереметьева – на всякий случай, не хер собачий. Они коренные питерцы. Я к ним очень хорошо отношусь – но сам я не такой. Я тебе говорю, у меня папа из сибирской деревни…
– То есть ты сам и есть тот народ, для которого ты делаешь свои фильмы.
– Да! Да. Я считаю, что я народ.
– Скажи, пожалуйста, а почему ты говоришь, что Акунин – козел? Очень интересно…
– По-моему, это Бродский сказал, что Пикуль был любимым писателем советского мещанства. Так вот сегодня Акунин – писатель новорусского мещанства. Он был бы хорошим сценаристом. А писатели – Лесков, Достоевский, Толстой.
– Что, слова у Акунина плохо сложены?
– Да, плохо сложены. Эта новая русская литература не литература…
– А Пелевина ты же вроде любишь…
– Хорошая у него книга – «Жизнь насекомых».
– А ты бы мог это снять?
– На мой взгляд, это абсолютно некинематографично. Хотя кто-то б, может, и смог это снять – люди ж разные.
– Ты где-то, Алексей, сказал, что чем зарабатывать бабки, так лучше пить водку.
– Теперь я так не думаю.
– У меня есть идей пять или шесть. Самая первая – по Набокову, «Камера обскура».
Есть у меня такая история по мотивам произведения Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». Там есть одна такая струя про Манцева – помнишь? Оливиновый пояс…
– А, как он там в тайге козу ебал, она от него сбежала, и это была трагедия почище Ромео и Джульетты. И еще Манцев был без зубов. И зубы мечтал вставить. Такие две мечты – вставить зубы и выебать козу.
– Там немножко про другое… Я примерно придумал уже все… Вот Якутия, летишь – а там лес, лес, лес… И есть там такой поселок – Полярный. Это совершенно удивительное место, я там впервые увидел ледник. Ударение на «е». Что такое ледник? Это такая гора ледяная, которая и летом не тает – мерзлота же. Местные там рыбу хранят. Туда, в гору, заходишь – красиво! Лед, все сверкает, и ты во льду идешь. Там, в Полярном, в магазинах только спирт, шампанское и консервы. А милиции вообще нет! Это рядом с Русским Устьем – помнишь, такое место, там нашли людей, и они сохранили язык и культуру XVII века. Они как староверы. От мира ушли. Теперь уж Русского Устья нет…