Берова тропа - стр. 28

— Ты мне не нравишься, — сказал как-то поутру Никитка, заглянув в спальню к своему господину и сморщив нос от тяжелого духа пота и болезни, наполнившего горницу. — Выглядишь плохо, а пахнешь и вовсе как издохший пес.

— Ты мне тоже не нравишься, — проскрипел Ольг. — Нет, окно не отворяй, холодно и так.

Никитка хмыкнул и распахнул окно нараспашку. Княжич зашипел. Солнечные лучи резали воспаленные глаза.

— Ты ел?

— Нет. Не хочу. Пил.

— Ясно. Давай, сползай с постели, я велю перестелить. И переодеть бы тебя, а еще лучше — в баню. В бане всякая болезнь выйдет.

— Думаешь? — с сомнением спросил Ольг. — А почему бы и нет?

***

Марика сушила грибы. Любила она это дело: сначала надо было тщательно вымыть, почистить, выкинуть гнилое или червивое, затем нарезать их крепкую влажную плоть на кусочки, а после уж брать нитку и иголку и шить грибные бусы. Длинные, красивые, ароматные. Развесить по всей избе, потом натыкаться на них на каждом шагу и радоваться, что зима будет сытной.

Было солнечное утро, она уселась на завалинке, мурлыкая песню про белого сокола и морского змея. Рядом стояла миска с нарезанными грибами, в руках была большая игла и красная толстая нить. Подставляя лицо последним, поди, лучам солнца, она неторопливо и даже лениво нанизывала грибы. Торопливые шаги, слышные издалека, ее порядком встревожили. Вскочила, откладывая “рукоделие”, поплотнее укутала плечи шалью. Деревенские так не ходят, не смеют. Нельзя батюшку Бера обидеть громкими шагами, да и мало ли, что в лесу за кустами живет. Деревенские ходят тихо и осторожно.

На поляну из леса выскочил высокий тонкий юноша лет семнадцати: черные кудри под алой шапкой встрепаны, влажные завитки к высокому белому лбу прилипли, лицо раскраснелось, глаза пылают, из-под распахнутого кафтана чуть не пар валит. Куда же ты так спешил, красавчик? Что нужно от лесной ведьмы? И почему точеное его лицо кажется таким знакомым?

— Ты Марика? — быстро и резко спросил он у удивленной женщины.

— А что, ты тут еще кого-то видишь? — вскинула она седую бровь, развела руками и нарочито испуганно огляделась по сторонам.

— Давай, собирайся. Со мной поедешь.

— И тебе здравия, добрый молодец. Не поеду. Прощевай, дела у меня.

И отвернулась, направившись к дому.

В два скачка парень ее догнал, пребольно ухватив за плечо.

— Я не спрашиваю, ведьма, я в известность ставлю. Собирай чего тебе там надобно, и пошли. Телега ждет.

— Не боишься, что руки отсохнут?

— Не боишься со мной пререкаться? Я ведь тебя задушу мигом, а потом даже не вспомню об этом. Выбирай — или быстрая смерть, или со мной едешь.

Марика, ощущая, что парень весь дрожит от волнения, закатила глаза, легко сбрасывая его руку с плеча.

— Грозный какой ребенок! Ты хоть объясни толком, я тебе зачем?

— Ольг умирает.

Женщина замерла. Как это умирает, с чего? Когда он от нее убегал, сверкая голыми пятками, был почти уж здоров.

— Что случилось с ним? — не стала противиться неизбежному ведьма. — Расскажи подробнее. Что с собой-то брать?

Как-то разом она поняла, что дело, действительно, серьезное. Не прискакал бы к ней этот мальчик иначе. А уж княжич и подавно его не прислал бы. Нет, Марика ничего не ощущала сейчас, кроме злости. Эх, она этого поганца белобрысого выходила, вылечила, а он снова помирать вздумал? Всю работу ее сгубить задумал?