Берегини - стр. 16

— А волшебная симтарин-трава у тебя есть? — услыхала она суховатый смешок и, подняв глаза, увидела стоящего на пороге Хравна. Смэйни подхватилась, освободила место на лавке рядом с Любомирой. Та хотела было подняться да поклониться как заведено, но старик положил ей руку на плечо, удержал. Некоторое время ведун пристально вглядывался девушке в лицо. Потом еле слышно вздохнул.

— Мне сказали, что ты некрасива, да вижу, неправда это, — проговорил он. — Оно понятно: у северян темноволосые красивыми не бывают. Но твоя красота — словно свет солнечный, сердце согревает. Добрую судьбу выткали тебе Норны.

— Спасибо… батюшка Хравн, — смущенно ответила Любомира, не зная, как следует обращаться к служителю Одина. Тот снова тихонько рассмеялся:

— Я тебе не в отцы, скорее уж, в деды гожусь. Зови лучше дедушкой. А вот как тебя называть теперь, — старик задумчиво нахмурил брови, а потом снял с пояса потертый кожаный мешочек, — пусть подскажут всезнающие боги.

Он с трудом — пальцы слушались плохо — развязал шнурок и протянул раскрытый мешочек Любомире:

— Отец богов и людей Один научил нас гадать на священных рунах. Выбери одну себе, только не спеши. Возьми ту, которая сама тебя выберет, тебе одной отзовется.

Любомира послушно опустила руку в мешочек, перемешала гладкие прохладные камешки и вдруг замерла: удивительно теплым, почти горячим показался ей один из них. Его она и вытащила, положила на ладонь, любуясь строгим, четким узором.

— Руна Йо, или Эйваз, — проговорил Хравн. — Великое древо Иггдрасиль, связывающее все миры, божественные и человеческие. Сила природы, покоряющая смерть. Надежда и избавление от страха. Избранный этой руной передает Богам наши молитвы и помогает услышать ответы на них, оберегает и хранит тех, кто нуждается в помощи. Потому твое прежнее имя останется в сердце, полном любви ко всему живому, а здесь отныне тебя будут звать Йорунн — владеющая руной Йо.

— Йорунн, — шепотом повторила девушка, словно примеряя новое имя. Хравн хотел сказать что-то еще, но слова обернулись сухим, навязчивым кашлем. Старая Смэйни с тревогой глянула на ведуна, но тот отмахнулся и проворчал:

— Поживу еще…

.

В женском доме без дела не сидели: свободная ли, рабыня ли — работы хватало всем. Еще не привыкшую к своему новому положению Зорянку усадили за прялку, Долгождане принесли узел с чистыми рубахами: что порвалось — зашить, что прохудилось — залатать. Некоторое время Унн наблюдала за ней, потом подошла и негромко сказала:

— Вижу, руки твои хоть и белы, но ловки и умелы. Кем ты была у себя на родине, Гольтхэр?

Княжна не ответила. Новое прозвище не нравилось ей, казалось обидным. Старшие братья называли по масти коней и собак — Пегая, Воронок, Подпалый… Унн вздохнула, расправила зашитую ею рубаху, показала девчонкам, Ингрид и Хельге — смотрите, мол, как надо — а потом ласково потрепала девушку по щеке:

— Завидна судьба у той, что не только красива лицом, но и в работе проворна.

Долгождана едва не расплакалась. Как же, завидна… на чужом берегу чинить чужие порты!

Ближе к вечеру дочери Унн стали собирать на стол, а сама хозяйка принесла теплые одеяла и стала готовить два новых спальных места на лавках, стоящих вдоль стен. Тогда-то впервые и подала голос медноволосая Лив:

— Разве словенская рабыня не должна спать там же, где остальные рабы?