Бенефис Сохатого - стр. 6

– 

Сыпь две мерки, – отец исподволь наблюдал за торжественно сосредоточенным сыном, ценившим такое доверие: пулевой патрон это вам не дробовой заряд. С ним ходят на серьёзного зверя, тут осечек быть не должно. – Пыж ставь войлочный. Почему – знаешь?

– 

От него пожара в лесу не случится.

Отец, Фёдор Степанович, работал лесником в Межрайсельхозе. Понятное дело, что большую часть времени проводил в лесу, забота о котором и о его обитателях была у него искренней и бескомпромиссной. Оружие носил с собой скорее по службе, ибо охотничал редко и только по сезону – утки, боровая дичь, да зайцы. Раз в год, зимой, брал лося, по разрешению лесхоза. Этого мяса хватало семье до лета. Не сказать, что они жили охотой, просто она была частью их быта. Как иначе: жить в лесу и без охоты? Настоящим же охотником в родне был дед Модун Ойунов, с маминой стороны (кроме деда и бабушки другой родовы у маленького Тимира и не было). Модун – значит могучий, так говорила мама. Якутская кровь её предков закономерно передала свою часть и Тимиру. Имя ему тоже досталось оттуда. Тимир – означало «железный». Отец был русским, потомок поселенцев ещё царской поры, и на свой лад называл сына Тимуром. А бабушка Дойдуна с его лёгкой руки стала Дуней, Евдокией, стало быть. Только дед Модун умер пять лет тому как. Теперь его промыслом занималась бабушка и ничуть не хуже: сама была из семьи промысловых охотников. Жила она отдельно, в соседней деревне, что в пятнадцати верстах от кордона. Добывала пушнину в доставшихся от мужа угодьях, в основном капканами и луком. Этакая охотничье-династическая примесь в крови во многом и предопределила будущее мальчишки. Сами просудите: в его возрасте оперировать в разговорах со сверстниками вполне взрослыми терминами – в угон, упреждение, навеска, чок или получок – уже означало некий выбор будущей профессии или призвания.

– 

Ты слышал? – отец внезапно замер, подняв указательный палец и довернув голову к открытому окошку.

– 

Что? – Тимур только что закончил пыжевать гильзы и приготовился к ответственной процедуре: укладывать пули да заливать их воском. Это занятие поглощало всё его внимание и отвлекало от посторонних звуков, не имеющих никакого отношения к порученному делу.

– 

Выстрел же. Вот, ещё один!

Теперь и Тимир услышал резкий и раскатистый звук, докатившийся до окон со стороны леса. Судя по всему, не так и далеко стреляли – пара вёрст, не больше.

– 

Заканчивай сам, – отец кивнул сыну, уже накидывая форменную тужурку и одевая фуражку. Сказал матери: – Даяна, я пройду гляну, что за стрелки объявились. Рано ещё для охоты.

И закинув за плечо «Белку» шагнул из двери.

– 

Тобик

!

Скучавший у крыльца пёс весело замахал хвостом и присоединился к широко шагавшему отцу, затрусив следом к лесу. Больше их никто не видел.

Тишина в доме настала сразу после их ухода, непривычно тревожная и звенящая. Тимир давно уже управился с патронами, уложив их в висевший на стене патронташ. Мама закончила стряпню и накрыв к ужину стол поджидала отца, попутными делами отвлекая себя от охватившего её беспокойства. Но минул вечер, прошла ночь а за ними и утро – отца не было.

Со стороны леса не доносилось ни звука. Он враз стал каким-то строгим, суровым и недружелюбным, будто отгораживая свои тайны от людей частоколом высоких елей. Ближе к полудню Тимур тайком от мамы снял со стены второе ружьё, видавшее виды ИЖ-17, сунул в карман два патрона 32 калибра с картечью и выскользнул со двора, быстрыми шагами углубившись в лес по ещё видимому следу отца. Тревожный окрик матери он услышал уже полностью скрывшись за пахучим еловым лапником.