Размер шрифта

Белый китель - стр. 8

Как бы вытягиваешь сети,

Где рыба бьёт о смерть хвостом

И проникаешь в жалкой вере,

Что это всё ещё не всё,

Через незапертые двери,

И сквозняком тебя несёт

Туда, туда, где подоконник

Не вырван в треск из-под окна,

Где мраморный шагает слоник

И в золотой накат стена,

Где стала следствием причина

В углу, пыли, не под замком

И старым швейная машина

Укрыта кружевным платком.

После Доджсона

До Доджсона, возможно, не дошло,

А нам издалека, из-за заслонки

Отлично видно белое весло

И кружева рассеяны и тонки,

И там, где он в плену сердитых глаз,

Вода стоит с кувшинками и тиной

И никогда обеда тихий час

Его безумной песни лебединой

Не оборвёт, и кроличья нора

Безвестности рыдающею тьмою

Не выведет любви из-под пера

Ни осенью грядущей, ни зимою,

Не выведет любви из-под моста,

Не выдюжив морали и проверки,

Лишь графикой ожившею с листа

Скользнут по водной глади водомерки,

Лишь, тая, воск стечёт под облака

С благопристойной свечки кипариса,

И очевидна нам издалека

В саду над книгой спящая Алиса…

Июльская гамма

Добытчику реликтовых минут

Фарфора солеварня ляжет ситцем.

Сирень и лясы, Сольвейг и фаст-фуд,

Мигнув, решаешь долей не делиться.

Дымят в грозу прибрежные костры,

И ветер пахнет рисом или мясом,

И вьют в разгар электромишуры

Тайфуны Тарантино с тарантасом.

Такие здесь, когда придёт пора

Жары, невыносимой без колодца,

В громадном Подмосковье вечера,

Что и не то в корнях ещё совьётся.

Япония в Сергах или Пышме

Вдруг прорастает сахарными хокку;

Три пишем, а четырнадцать в уме —

Сонет не умещается за щёку.

Даёшься диву – как мы все сюда?

Как в тот сугроб свердловские снежинки,

Как серых туч флотилия-гряда —

Косым дождём за шкирку и в ботинки…

Кантор святого Фомы

На звук один от Бога отстоит,

Но «а» и «о» в гортани так близки,

Что если «а» Создатель говорит,

То слышат «о» простые рыбаки.

А если «о» исходит от Отца,

От слуха «а» не в силах отогнать —

Так в соснах заплутавшая овца

Зов пастыря не может не узнать.

Он позовёт – и с миром примирим —

На языке не то, что на уме —

Во здравии усердный пилигрим,

От боли измолившийся во тьме.

– Не отстоит на звук от Бога он, —

Мне возразят имеющие слух, —

Протяжной нотой, сложенной из двух,

Навеки с Богом он соединён.

Alter Ego

В зге нездешних снегопадов —

Не Иванов и Петров —

Спит Аркадий Виноградов

Тих, и холоден, и нов.

Спит во мне не я – понятно? —

Ум немалый затаив,

Жить намеренный обратно —

Вот такой инфинитив.

Спит во мне, как в тёмной нише,

Но видать уже теперь:

Виноградов лучше, выше…

Человек! А я-то – зверь.

Он с того начнёт, конечно,

Чем я кончу, истончась,

И продлит во тьму неспешно

Света солнечного вязь.

Он меня толчковой правой

Навсегда к земле нагнёт,

Гиперболой величавой

Крылья к небу развернёт,

Без греха и без ошибки,

Восхитительный в конце…

Видишь белый блик улыбки

На его моём лице?

Спит пока, Бог весть на сколько

Дрёма эта взведена…

Мне при нём не роль, а ролька

Перед сценой суждена.

Я – овал и оболочка,

Он же – порох и ядро,

Виноградов, ять и точка! —

Пишет вечное перо.

Окно

Женщина читает у окна,

Не видать, письмо там или книгу —

Мне видна одна её спина,

И стекло, подверженное сдвигу.

За стеклом – отсюда б разглядеть! —

Время года делится на пары;

Разливая золото и медь,

Вспыхивают осени пожары.

Конец ознакомительного фрагмента.

Страница 8

Продолжить чтение