Белая вежа, черный ураган - стр. 19
Константин не сразу смог ее прочесть – глаза заволокло влажной дымкой. Потом он справился с чувствами и прочел вслух:
«Умоляю, передайте родным и маме, что меня расстреляли в Севастополе. Целую, люблю их всех… Алексей Васильцов. Адрес…»
– Да вы садитесь, садитесь, я сейчас кофе сварю… А хотите, скумбрию пожарю – свеженькая!
– Спасибо. Как-нибудь в другой раз…
– Говорят, что такие прощальные записки бросали в толпу многие, когда их вели по городу. Они уже знали, что их не пощадят, и потому писали: «нас сегодня расстреляют…», «ведут на расстрел…», «сегодня я живу последний день…» и так далее.
За что, за что их лишили жизни?! Они же не преступники! – выкрикнула вдруг Елена и спрятала лицо в ладонях…
И тогда Константин, уже будучи подполковником, выхлопотал на кладбище коммунаров местечко и соорудил там надгробье-кенотаф: здесь покоится прах Алексея Федоровича Васильцова 1895–1920 гг.». Вот и все, что он мог сделать для старшего брата, которого невольно пришлось отконвоировать к месту гибели. «Комплекс Каина» усугублялся еще и мыслью, которая преследовала многих офицеров, оставшихся служить в Красной Армии: «а не трусливое ли это приспособленчество? Не спасение ли это собственной шкуры?» И всякий раз, когда эта мысль возникала, Васильцов прогонял ее рассуждением: «Я служу не убийцам своего брата. Я служу России, своему народу, на котором нет крови Алексея. Его убили большевики. С них и будет однажды спрос. А я непримкнувший попутчик. Я иду в ногу со всем народом».
Мысль эта не раз сокрушала его душевный покой, когда она женился. Тесть, отец Татьяны, оказался крупным чином в НКВД. Татьяна поначалу это скрывала, говорила, что служба отца настолько секретна, что она и сама о ней ничего не знает. Но прошел год-другой – и по-семейному, все так же негласно, выяснилось, что Маркел Родионович служит замначальника управления НКВД по Ленинградской области и имеет чин, если привести его звание в соответствие с армейской Табелью о рангах – генерал-майора. И опять заныла эта почти утихшая мысль: а что бы сказал Леша, если бы узнал, как распорядился дарованной им жизнью Константин? Не осудил бы он его: «Эх, брат, с кем ты связался, кому ты служишь, ты же вроде офицерские погоны на плечах носил, а не большевистские петлицы на воротнике?!» И Константин приводил в свое оправдание множество слов и суждений.
Однажды он посвятил своего тестя в поиски брата. Тесть всегда одобрял выбор дочери, правда, поглядывал на зятя свысока. А тут и вовсе нахмурился:
– Нигде никогда никому не говори, что брат у тебя расстрелян! – строго-настрого предупредил он. – Говори, что погиб на Первой мировой. Иначе вред принесешь и себе, и своей семье, и моей семье. Я прекрасно понимаю, что ты ни в чем не виноват и он наверняка не виноват. Но сейчас время такое, что лучше помолчать. А об Алексее твоем я постараюсь навести справки. Не серчай и зла ни на кого не держи. Тогда время было такое.
Поймав себя на повторении, он сбился и закончил без пафоса:
– Много всяких сволочей притянула к себе наша революция. Особенно в первые годы. И настоящие бандиты, и садисты. Потом, конечно, очистились. Да и сейчас еще очищаемся… Так что не надо на советскую власть обижаться.
– Да я на советскую власть и не обижаюсь. Она тут вовсе ни при чем.