Белая Рать - стр. 3
К тому же вскоре на обход должен был явиться белый ратник. По счастливому стечению обстоятельств, того ратника иногда называли Убийцей Былицинской Ведьмы.
Черт его знает почему, но от этого людям становилось спокойнее.
– Это вы Пересвет Лютич? – спросила вроде как ведьма.
– Это я. Перешвет Утич. Тьфу, – Пересвет выплюнул камень.
А чего бы и не выплюнуть, раз бояться больше нечего?
Отчасти, свое прозвище он получил по праву. Однажды он и впрямь побывал в ведьмином доме. Тогда Пересвет как бы невзначай отметил незаурядное убранство ее жилища. Вместо дверного засова, например, ведьма пользовалась оторванной человеческой рукой. С потолка густыми каплями сочилась кровь. На всю хату воняло вареной кошатиной, а еще, помнится, уж больно затейливо Былицинская натянула на ткацкий станок чьи-то кишки.
В этой же избе было светло и чисто.
Невыносимо вкусно пахло свежим хлебом. Подчеркивая гостеприимство, на столе разлеглось праздничное красное сукно. На нем стояла крынка молока, несколько деревянных чаш и блюдо с баранками.
На белой печи – так чтобы сразу бросалось в глаза, – выстроились в ряд матрешки. Своего рода драгоценность, если припомнить что сельский люд не богат шелками, фарфором и ночными горшками из чистого золота.
По первому впечатлению Пересвету дом понравился. Хороший дом. В каждом его уголочке незримо чувствовалась рука хозяюшки.
Да и сама хозяюшка была хороша. Лет сорока, ладная женщина в опрятной чистой рубахе и красной юбке. Юбка, по всей видимости, была пошита с той же пряжи что и парадное сукно на столе.
И ничем, окромя зеленых глаз, хозяюшка не походила на ведьму. А за глаза не убивают.
Точнее, убивают, но не у нас, – поправился Пересвет Лютич.
Буквально пару месяцев назад он вернулся домой с чужбины. Слава богам, закончилась его поездка на запад в качестве охранника каравана. Там-то он и насмотрелся на то, как забугорные коллеги Рати, что называют себя Святой Инквизицией, убивают и за глаза, и за веснушки, и за слишком низкий голос, и за слишком высокий голос, и за чрезмерную красоту, и за излишнее уродство.
– Ну и что у вас тут, матушка? – спросил Пересвет.
– Да вот же…
Стыдливо опустив глаза, хозяйка отвела руку в сторону мужа. На свадьбе таким вот жестом обычно представляют родственника, за которого ближе к вечеру обязательно станет стыдно.
Как уже говорилось ранее, Глеб сидел в углу. Он прижимал к себе зареванную девчушку лет пяти и ошалело озирался по сторонам.
Прямо перед собой пастух провел мелом на полу кривую линию. В этой своей трогательной наивности он превзошел дрозда, уверенного в том, что вон тот гигантский урод в его гнезде, сжирающий за день больше чем весит он сам – это не что иное, как плод его маленьких дроздовых чресл, а вовсе не подкидыш-кукушонок.
Порой толковая нечисть может выгнать из круга, – подумал ратник. – А из этой недоделки и подавно…
– Что ты с ней разговариваешь!? – заорал пастух. – Убивай ее! Она же ведьма! Ведьма!
– Я все понял. Успокойся.
Пересвет улыбнулся мужику, а после вновь обратился к его жене:
– И давно это с ним?
– Уж третий день как.
– Выпивал?
– Нет, Пересвет Лютич. Не пьющий он у меня.
Значит не горячка, – смекнул одноухий. – И не грибы. От грибов морочит самое большее сутки. Нет-нет-нет. Тут что-то другое…
– Ведьма она! Ведьма! Не слушай ее!