Белая птичка. Роман - стр. 11

Мы неверно представляем себе приведения. Им меньше всего интересны в нашем мире их несбывшиеся желания или планы мести. Они пугаются нас гораздо больше, чем мы их.

Но вот на улицах стали гаснуть фонари, и осталось светящимся лишь окошко маленького домишка. Уже не помню, кто из нас с художником первым подошёл навстречу, но наши шаги, отражаясь эхом, маршировали в такт друг другу. Мне совсем не хотелось лгать художнику, но надо было как-то объяснить моё появление ночью на этой улочке, и я как-то пояснил это парой слов, но он услышал их вскользь, потому что напряжённо прислушивался к иным звукам. Так или иначе, но ему почему-то показалось, что и меня выгнали на улицу по той же самой причине, что и его. И я не стал разочаровывать бедного художника. В конце концов, это было всё равно, но так естественно нас роднило. Мы болтали о всякой всячине, об успехе в жизни. Для меня честолюбие давно стало частью ушедшей молодости, до которой пришлось бы долго мчаться на поезде, но художник до вчерашнего дня ещё был честолюбив.

– Боже мой! – вздрогнул он, когда башенные часы пробили без четверти, потом час, потом два, – Так который же час?

– Двадцать минут третьего.

– А теперь?

– Тоже.

Я спросил его о семье – родных у него не осталось. Но тут же признался, что у их маленькой семьи есть один друг, и принялся несвязно рассказывать о письме, кукольном домике и каком-то незнакомце, который купил его картину. Я с трудом улавливал суть его рассказа:

– Жена уверена, что это один и тот же человек и уверяет, что тот обязательно откроется ему, если с ней случится самое страшное. Тут его голос почти сел, – Она просила меня передать ему своё благословение, если вдруг умрёт, и мне удастся его разыскать.

Мы снова разошлись в разные концы улицы, потом снова стали шагать рядом – так было неоднократно и всю ночь. Муж вспоминал о том, что велела сделать жена в случае её смерти, но разобрать его сбитую речь было совсем невозможно. Ему совсем не хотелось верить в столь жуткий исход события, но постоянно возвращался к теме, чувствуя вину нерадивого ученика. Как дитя! За минувший год Мэри завладела им полностью – таковы женщины – первыми усыновляют именно мужей. Лишь немногие счастливые мужья способны самостоятельно забить в стену гвоздь.

Но моя нянюшка, как вы поняли, осталась жива. За восемнадцать минут до четырёх утра послышался шелест крыльев Дэвида. Он и теперь горд, что первым делом появившись на свет, взглянул на часы.

Пожилой джентльмен открыл дверь и приветственно помахал молодому отцу, а тот спустя миг с безумным хохотом, боднул меня лбом к стене, и, потоптавшись, рванул прочь как безумный – я за ним, тронул его руку, чтобы пожать, но тот захохотал так дико, что мне стало противно и хотелось как-нибудь зло подшутить над Мэри А.

– Дорогой мой, – крикнул я вдогонку, – Ей сейчас не до Вас! Интеллект подобных дамочек лишь слегка возвышается над их природными инстинктами, так что года три одна точно будет поглощена своим детёнышем! Вы для неё теперь вроде законченной картины!

Хотя вряд ли тот меня расслышал, отправившись, домой. Домой? Разве одному свить уютное гнёздышко? Частенько поднимаясь в свои роскошные холостяцкие комнаты, я прислушивался к радостным голосам прислуги внизу. Вместе с моим громадным псом мы ходили из комнаты в комнату, что казались опустевшими. Докуривая сигару, я услышал, как в окно ударил камешек. Под коном стоял отец Дэвида, наверное, вспомнил, что я назвал свою улицу и пришёл, увидев моё окно освещённым.