Белая ложь - стр. 2
Но давай ка вернёмся в кампус.
Зима, 1983 год.
Предрождественское утро, когда коридоры «Брайер-Холла» пахнут хвойными гирляндами, апельсиновыми саше и чем-то сладким, тем, что студенты разливают в кружки из автоматов, называя это «какао». В это самое утро, когда везде царит предвкушение каникул, случилось нечто, что навсегда изменило «Хиллкрест».
Исчезла Клэр Ланкастер.
Да-да, та самая. Та, о которой говорили все – от библиотекаря миссис Рэдвелл до студенческого совета. Она была… ну, ты знаешь, как это бывает. Светлая, идеальная, немного неприступная, но до странного добрая. Девочка, которая всегда держит зонт над чужими головами, даже если сама промокает. Она организовывала всё – от вечерних чтений до весеннего бала, который теперь, к слову, стал ежегодным и официальным событием в университетском календаре.
Но утром она просто исчезла.
Комната 307 в «Брайер-Холле» выглядела так, будто её оформляли по каталогу Bloomingdale’s. Четыре кровати, каждая со своей индивидуальностью: у Клэр – с шёлковым покрывалом цвета крем-брюле и фарфоровой куклой у изголовья; у Одри – темно-синяя с золотыми подушками и настольной лампой в виде лебедя; у Вероники – беспорядочная, с разбросанными журналами Rolling Stone и коллекцией кассет в коробке из-под обуви; и у Джиневры – аккуратная, со стопкой книг в мягких обложках и пледом, купленным на блошином рынке в Чикаго.
На полу лежал мягкий восточный ковёр, явно настоящий – такой, по которому боишься ходить даже в тапочках. На стенах висели постеры Blondie, Bowie и немного нелепое расписание занятий, украшенное наклейками из журнала Seventeen. Воздух был пропитан смесью духов – Poison от Dior и ванильного лосьона. Окно было приоткрыто, и в комнату проникал свежий морозный воздух, от которого казалось, что всё стало чуть прозрачнее.
Утро началось, как любое другое.
Джиневра распахнула глаза, потянулась к круглым очкам, лежавшим под подушкой, и медленно села, кутаясь в длинный вязаный кардиган молочного цвета. Её тёмная кожа слегка блестела от ночной жары, а волосы, собранные на ночь в аккуратный пучок, теперь выбились в стороны. На тумбочке рядом стояли три книги по философии и винтажные духи с медным колпачком. Она потёрла висок и прищурилась.
– Клэр недавно ушла? – спросила она, поправляя очки и всматриваясь в идеально заправленную постель напротив. Голос был глуховатый, чуть осипший от сна, но спокойный.
Одри сидела на краю своей кровати, перебирая аккуратно разложенные на покрывале шёлковые ободки. На ней была светлая хлопковая рубашка с острым воротником и жемчужная брошь на уровне ключиц. Её каштановые волосы, уложенные с вечера плойкой, мягко спадали на плечи.
– Я не слышала, как она уходила, – произнесла она, не отрывая взгляда от ткани, немного рассеянно.
– И я, – пробормотала Вероника, стоя перед зеркалом с расческой в руке. Она расчёсывала медные пряди, густые, с ярким отблеском. На ней был бордовый джемпер с логотипом университета – немного рваный у ворота, с вытянутыми рукавами – и массивные серебристые клипсы, блестевшие, как мишура на витрине универмага. На ногтях – остатки чёрного лака. На губах – вишнёвый блеск.
Когда все утренние сборы были завершены – волосы приведены в порядок, губы покрыты блеском, а рубашки аккуратно заправлены в тёмные шерстяные юбки, – девушки вышли из комнаты. Джиневра шла первой, слегка пригладив пучок. Одри замедлила шаг, поправляя брошь. Вероника же закрывала дверь ногой, закидывая на плечо джинсовую куртку с нашивками.