Беги, если сможешь - стр. 21
Позже я подслушала разговор сотрудницы опеки и заведующей детского дома. Оказывается, сестра мамы отказалась меня взять из-за моей плохой наследственности. Отец, повесившийся в тюрьме, которого я никогда не знала, и куча хронических заболеваний матери, которые обязательно должны были передаться и мне, по её мнению.
Наверное, из-за этого меня никто не захотел удочерять, хотя возраст и внешность были самыми ходовыми. Кому нужен ребёнок больной женщины, связавшейся от отчаяния с уголовником-суицидником?
Иногда у меня создавалось ощущение, что в наши казармы свозили только бракованных детей, не подлежащих к усыновлению. За мои тринадцать лет, проведённых там, не один подопечный не вытянул счастливый билет. Изредка приходили жаждущие подарить тепло кому-нибудь, но, ознакомившись с личными делами, жажда куда-то пропадала.
Скорее всего, именно поэтому мы сбивались в небольшие стаи, не допуская в их границы кого-либо ещё. Маленькие семьи, состоящие только из сестёр и братьев, как будто у нас никогда не было родителей, и мы были выращены в пробирках.
Странно, что с таким багажом в нашем круге задержалась человечность, по крайней мере по отношению к друг другу. А вместе с ней бонусом шла преданность. С какой бы проблемой не столкнулся член семьи, остальные не задумываясь бросались ему на помощь.
Правда, не во всех стаях зверьки оставались людьми и продолжали следовать по одной дороге. Чаще они разлетались в разные стороны, стараясь забыть проведённые годы в казённых стенах. Не все заканчивали хорошо, но многие вели середнячковый образ жизни, не выделяясь и не хватая звёзд с неба.
— Приехали, — глушит двигатель Давид и выпрыгивает, хлопнув дверью.
Пока он обходит автомобиль, я отстёгиваю ремень и собираю в кучу мысли. Что-то последнее время я часто стала зависать на прошлом и на вопросах этики. Отсутствие солдафонской муштры и физической нагрузки запускают беспорядочный мыслительный процесс, пугающий своими выводами.
— Давай помогу, — подаёт руку Дав и легко стягивает меня с сидения, осторожно ставя на землю. — Совсем ничего не весишь. Пойдём, буду тебя откармливать.
Его непринуждённый тон и кривоватая улыбка возвращают меня во времена, когда я только поступила к нему в отряд. Тогда Дав тоже обозвал меня доходягой и указал Дрону, что мне стоит набрать килограмм пять. Так на завтрак у нас появились сдобные булочки, к которым я пристрастилась и нарастила зад.
— Знаешь, здесь за углом пекарня, — сглатываю вязкую слюну и глажу живот. — Андрей каждое утро покупал улитки с заварным кремом и изюмом, покрытые белым шоколадом. Кажется, меня вырвет, если срочно не съем булку.
— Поднимайся домой, а я организую тебе калории, — щёлкает сигналкой Давид и подталкивает меня к подъезду.
Прислонив таблетку к домофону, оборачиваюсь и провожаю взглядом Анжиева. Он идёт размашистым шагом, параллельно тыча пальцем в экран телефона. Теперь улыбаюсь я, на мгновение тая от его заботы. У моего малыша будет хороший крёстный отец, способный воспитать настоящего мужчину.
С этими лёгкими мыслями я жму на кнопку лифта, погружаясь в предстоящее материнство. Мальчик… Надеюсь, он будет похож на Андрея.
Пока Давид осуществляет набег на пекарню, я успеваю принять душ, поставить чайник и переодеться в длинную майку и лосины. В них я выгляжу ещё тоньше, а мой живот больше. Анжиев застаёт меня крутящейся перед зеркалом и выпячивающей вместилище малыша.