Батареи Магнусхольма - стр. 19
– Меч, меч, где меч? – загалдели дамы. – Коломбиночка, меч забыли!
– Да вот же он, под юбками Пьеретты! – отвечала Коломбина, от которой, пожалуй, шарахнулась бы ко всему привычная лошадь ормана, из таких ярких ромбов был сшит ее наряд.
Воительница молчала и даже не улыбалась, когда подруги хохотали в ответ на шутку. Лабрюйер, отойдя в сторону, смотрел на нее – также молча.
А дальше было неожиданное.
– Наташенька, возьми рукоятью вверх, – сказала госпожа Морус, – как на гравюре. Получится крест, да, вот так… и ты молишься кресту, ты клянешься кресту, ну, я, право, не знаю, что еще… Да, да!..
Лицо воительницы преобразилось. Она смотрела на крестообразную рукоять деревянного меча с восторгом и надеждой.
Каролина нырнула под чехол фотоаппарата.
Женщины притихли. Это было уже не сеансом фотосъемки, а чем-то иным.
– Боже мой! – воскликнула госпожа Морус. – Если бы я не знала, что это Наташа, я бы поверила, что перелетела во Францию… Фрейлен Каролина, теперь она встанет, опираясь на меч, как рыцарь, и немного боком…
Лабрюйер вздохнул. Было мгновение, когда и он перенесся во Францию, увидев Орлеанскую Деву перед сражением. Было!
Тот, кто додумался нарядить эту женщину Иоанной д’Арк, угадал точно – была в ней готовность вступить в сражение, было благородное безумие во взгляде, или же – она, сама того не сознавая, оказалась гениальной артисткой.
С артистками Лабрюйер имел дело в труппе Кокшарова и знал, как легко они преображаются. Но только актерки, войдя в роль, и говорили, и пели, и двигались, слова роли и рисунок мизансцены многое делали за них, а тут – взгляд, движение гибкой шеи, и ничего более не требуется…
Потом Ян менял фоны, приносил и уносил корзинки с цветами, кресло с готической спинкой и кресло-качалку, заведовал электрическими фонарями и выполнял все распоряжения Каролины.
Лабрюйер отступил в самый дальний угол и смотрел. Молча смотрел. Не так, как пресловутый кролик на удава, но вроде того…
Наконец дамам надоело модное развлечение, они стали капризничать, Лабрюйер позвал Пичу и велел поймать трех орманов.
Дамы обступили Каролину с пожеланиями – каждая хотела выглядеть роковой красавицей. Одна лишь Иоанна д’Арк стояла задумчиво, наклонив голову, и жестяные доспехи, уже порядком помятые, не выглядели на ней смешно.
– Наташенька, стой смирно, – сказала госпожа Морус. – Сейчас я это от тебя отцеплю. Ах ты Господи, нужно было взять с собой Феликса, он умеет с этими штуками обходиться! Вера, Даша! Кто завязывал шнурки?! Боже мой, их придется резать…
Каролина побежала за ножницами, и тут Лабрюйер вспомнил, что у него в кармане лежит любимая игрушка, перочинный нож.
Этот нож он купил в Санкт-Петербурге, когда превращал себя в щеголя за государственный счет. Он выбрал французский складной нож «Опинель» с буковой рукоятью, очень острый – при нем приказчик в лавке рассек лезвием, как бритвой, подброшенную газету.
Раскрыв свой «Опинель», Лабрюйер молча и по всем правилам, рукоятью вперед, протянул его – но не госпоже Морус, а Иоанне д’Арк.
Тут только Орлеанская Дева посмотрела на Лабрюйера.
Был, был этот миг, всего лишь миг – когда он протягивал оружие!
Но госпожа Морус тут же схватила нож; поблагодарив, разрезала шнурки и сняла с Иоанны д’Арк нагрудный доспех. Под ним была голубая батистовая блузка со смятыми рюшами, кружевами и фестонами. Воительница преобразилась – однако и в батисте она смахивала на юношу, святого Георгия, победителя драконов. Это было странно – при такой удивительной красоте внушать столь неожиданные сравнения.