Бастард Ивана Грозного - стр. 10
С собой Ракшай имел котомку, связанную Лёксой, с остатками зимних припасов, переданных ему родителями и детский лук в колчане, изготовленный отцом. Но детским он был только до того, как попал в руки Ракшая. Санька укрепил древко, обновил струну и сейчас это был вполне рабочий охотничий инструмент. На Ракшая надели свободную рубаху из домотканого полотна и понесли к реке.
Чёлн никуда не делся. Мокша облегчённо вздохнул-выдохнул. Они снова погрузились в лодку и, весело переговариваясь, поплыли.
Санька, дав матери немного потискать себя, сбежал к отцу. Тот стоял на дне лодки чуть ближе от центра у корме и правил шестом.
– Накось, подержись за правило, – сказал Мокша.
Сын улыбнулся и вцепился в гладкую палку. Потом посмотрел на отца и потянулся другой рукой за его поясным ножом. Не кинжалом, или рабочим, а за «резным», как его называл Мокша.
На поясе у Мокши висело три ножа: охотничий обоюдоострый кинжал, рабочий нож и маленький, так называемый, грибной.
– Дай, – попросил Санька.
Мокша покачал головой.
– Нельзя, – сказал он. – Больно. Огонь – больно. Нож – больно.
– Можно, – усмехнулся Ракшай и достал из колчана плохо заточенные на камне стрелы. – Надо делать больно.
– Острый, – поправил машинально Мокша.
– Острый, – согласился Ракшай. – Острый – больно.
Малыш показал, как он натягивает тетиву и отпускает стрелу. Потом закрыл глаза и сказал, раскинув руки: «А-а-а-а».
– Острый – хорошо, – сказал малыш уверенно. – Дай.
Мокша посадил сына на скамью, оглянулся на Лёксу, та, откинувшись на лежанку, спала, и вложил в его ладонь рукоять ножа.
С удивлением Мокша смотрел, как полуторогодовалый сын аккуратно потрогал острие и кромку ножа большим пальцем и приладился строгать наконечники стрел. Санька действовал нарочито неловко, но грамотно пряча от ножа пальцы. После каждого движения ножом он трогал кончик стрелы и недовольно кривился. Зато после того, как остриё стало острым, малыш радостно завопил:
– Острый.
– Что там у вас? – Раздался голос матери, и Мокша приложил палец к губам.
– Нельзя, – сказал он сыну, а Лёксе, – Спи-спи… Это мы рыбу вспугнули.
– Смотри, чтобы сын в реку не свалился, – едва слышно проговорила Лёкса.
– Смотрю.
Мокшу сильно удивляло несвоевременное развитие сына, но для него он был не просто его сын, а ещё и сын Велеса. Как это происходило, он не понимал. Это шаманы знают, а ведуны – ведают, кто из детей какому богу предназначался. Вот он, Мокша, предназначался одной из сущности Сварога – огневой, потому и пошел сызмальства на обучение к кузнецу. Так сказали ведуны. Сызмальства и дар видеть металлы в нём проявился. Мокша не задавался вопросами. Он просто знал, так надо. Так было, так есть и так будет всегда.
Детей Велеса он никогда не видел. Все они пропадали в лесу, хотя волосатыми нарождались часто. Слышал он и давние предания о сынах Велеса, вернувшихся к людям. Но ведуны сказывали, что не приживались они среди людей, так как речи людской не понимали. Но его сын очень хорошо разговаривал на людском языке и был очень сообразительным, а по годам ли, нет ли, Мокша не понимал, да и не до того ему было.
Взрослые в этом мире вообще мало занимались малолетками, отдавая их на попечение более старших, и не обращали внимание на то, как ребёнок взрослеет. Может помогать по хозяйству, значит вырос. Потому уже двух, трёхлетние выполняли посильную работу.