Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая - стр. 36
– Заболели? – кивнул чуть улыбнувшись, Фридрих Францевич.
– Не спрашивайте, – вздохнул Иван Алексеевич, – ни здоровья, ни сил, ни… – подумал он, – ни желания быть градоначальником!
– Эх, батеньнка, – усмехнулся Фридрих Францевич, – в ваши годы не градоначальником быть, а внуков няньчить надо.
Иван Алексеевич Лубенцов уже давно правил этим городом. За это время, он уже много раз пожалел о том, что вообще согласился на авантюру предложенную ему когда-то, как почётному гражданину Чугуева. Город на глазах превращался в чужой и какой-то непонятный ему. И Лубенцов много раз хотел отказаться, и отказывался, от своей должности и намеревался уехать, например, в Польшу, где поселиться со своей престарелой супругой на каком-нибудь хуторе и заняться, например, садоводством.
– Как только покойный Лизогубов мог это всё терпеть? – вздохнул Лубенцов, – сердце у меня ночью прихватило. Еле дошёл к Вам, милостивый государь. На гору знаете ли, тяжко подыматься. А экипажем своим не обзавёлся.
– Да по такой погоде и экипаж не поможет, – согласился Файст, – скидывайте рубаху, батеньнка, послушаем Вас…
Лубенцову было стыдно смотреть вокруг. Обшарпанные стены, с которых то и дело сыпалась краска. Кроме того, было слышно как в приёмном покое скрипят половицы, а старый истопник переговаривается о том да о сём с повитухой, денно и нощно дежурящей в клинике. Она же была и нянечкой пятерым больным детишкам, лежащим в палате напротив кабинета Фридриха Францевича.
Щели в окнах были аккуратно заклеены самим Файстом старыми газетами, чтобы не дуло.
Лубенцов слышал, как повитуха вежливо ругала его, заседателей, стараясь подбирать слова, а истопник журил её и приговаривал что-то, заступаясь за градоначальника.
Лубенцов вздохнул, а Файст в этот момент, закончил слушать его сердце.
– Не переживайте Вы так, Иван Алексеевич, – сказал Файст, – Вам надо меньше нервничать. Сердце у Вас нездоровое, поэтому настоятельно рекомендую пить капли валерианы. И тёплое молоко с мёдом. Но причин для волнения я не вижу.
– А я вижу, – одел рубаху и заправился за ширмой Лубенцов, – и даже слышу!
– Вы про Пелагею Матвеевну? – усмехнулся Файст, – или про Никифора Никаноровича? – он присел на своё место, за стол, – бросьте, милостивый государь, – посмотрел он на Лубенцова, – не думаю что было бы лучше, если бы мы продолжали принимать больных в лазарете по Харьковскому Тракту. У нас детки болящие. А там солдатики, а они разные бывают. И чахоточные, и чесоточные, и даже сифилисом хворают.
– Чем я могу помочь? – присел напротив и кивнул Файсту Лубенцов.
Файст посмотрел на Лубенцова.
– В нашей аптеке совершенно нет обезболивающих, – тихо проговорил он, – не могли бы Вы ходатайствовать от городской думы, чтобы военные пожертвовали горожанам хоть что-то? Вы же сами понимаете, что переломы, ушибы и больные зубы в мороз, это распространённое явление. А по весне так эпидемия часто случается.
– Понимаю, – кивнул Лубенцов, – я поговорю с Фиалковским.
– Только чтобы, – Файст приложил палец к губам.
– Понимаю, – кивнул Лубенцов.
Когда Лубенцов ушёл, Файст долго провожал его, глядя в окно. Встав, он собирался было позвать истопника, но в дверь снова постучали.
– Да? – спросил Файст, остановившись посреди кабинета.
– Можно? – в кабинет вошёл военный.