Барон с партийным билетом - стр. 3
Куда делся хозяин тела – понятия не имею. Как я ощутил неким шестым чувством – отбыл он куда-то в неизвестные края без особого сожаления. Оставил мне память о своей короткой и, в целом, достаточно никчёмной жизни. И теперь эта память кусками, как штукатурка с потолка, осыпается на меня, грозя погрести под своей массой.
В общем, приехали, товарищи! Я, коммунист, член Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(Б) должен во все это поверить! Может, я умер, и все это предсмертные видения в катящейся по камням по склону горы голове, которую снесла сабля Абдрахмана? Вряд ли. Слишком уж все реалистично. Ущипнул себя за руку – больно. Значит, не чудится. Или боль тоже почудилась?
Я прошелся еще раз по комнате и присел на широкий подоконник. Надо успокоиться. Надо думать. Надо решать.
Итак, память, отзовись и подскажи, где я? Ответ получаю тут же. Как понимаю, это что-то вроде студенческого общежития. Здесь живут слушатели и студенты некоего среднего учебного заведения.
Большинство моих однокашников в этом общежитии ютятся в казарменных кубриках на двадцать-тридцать человек. У меня отдельная комната. Почему? Так положено.
Обстановка в комнате напоминает мне одиночную камеру в Петропавловской крепости, куда меня беспокойная судьба профессионального революционера занесла в 1917 году на долгий месяц, до тех пор, пока в феврале не скинули царя.
Скупо здесь, сурово. Умывальник в углу, кран ржавый, но вода из него течет чистая. Стены и потолок выкрашены в ужасный коричневый цвет. Кровать железная, с шишечками – прям богатство, такие в деревнях очень любят. И матрас ничего так, упругий, из неизвестного материала. Тумбочка. Узкий, покосившийся, шкаф. Лампа под потолком без абажура, выключатель – отлично, электричество есть, значит, в этом месте был свой план ГОЭРЛО.
В углу висит полуметровое зеркало, добрая часть внизу, наискосок, сколота. Как же я упустил это из виду? С самого начала нужно было посмотреть на себя, а не любоваться на лампочку Ильича под потолком.
Останавливаюсь перед зеркалом. Всматриваюсь в отражение. Это, несомненно, я. В крайнем случае очень хорошая копия. Только годков на двадцать помоложе и чуть выше ростом, а еще – для своего возраста куда более крепкий, чем был в свое время. Мускулатура крепкая. Оно и понятно. Это фигура человека, никогда не знавшего голода и лишений.
Шрамов нет – тех, которые сопровождали мой путь в жизни, и за каждым из которых стояла своя история из жарких схваток, побед и поражений.
Глаза точно мои, по-цыгански черные, бездонные. О них легенды ходили среди басмачей. «Красный шайтан в глаза посмотрит, душу в плен заберет». Очень надо!
Одежда – о, это отдельный разговор. Темно-синие брюки и такой же пиджак, зеленая рубашка и бабочка вместо галстука. Все из какого-то легкого и, как мне кажется, очень крепкого сукна. И все бы ничего, но на рукавах какие-то кружавчики, воротник в узорах – все какое-то безвкусно затейливое. В такую мужскую одежду раньше суфражистки одевались, когда хотели привлечь к себе внимание. И шляпа еще у меня есть – с узкими полями и серебряной кокардой.
Ох, опять голова закружилась. А еще больше она идет кругом, когда я кидаю взгляд на яркий плакат-календарь с изображением какого-то рыцаря в доспехах и надписью «1979 год – удачный год для Одаренных под знаком Тельца!»