Барон и Рак - стр. 9
Он твердо знал, что нет случайных диктаторов и случайных убийц, нет случайных жертв и случайных мучеников. Всё предопределено богом и передано в жестокие и неукротимые руки особых избранников, хранящих саму сущность милосердия, кары или прощения.
Кому-то, возможно, бог, почитаемый Бароном, напоминал сатану. Но Барон, если бы ввязался в спор (что само по себе не достойно его), скорее всего, ответил бы, что бог, или, если хотите, Господь, чьи пути неисповедимы, не нуждается ни в ангелах, ни в сатане. Он так всемогущ, благодаря своим немногим избранникам и всесильным вершителям святой корпоративной воли, что вполне в состоянии их крепкими, безжалостными руками взрастить на земле рай или сгустить ад. Его избранники способны заменить и светлых ангелов, и черного сатану.
В этом нет ничего потустороннего, ничего противоестественного; это и есть жизнь в ее единственном земном выражении.
Барон не был помешанным кликушей, не считал себя носителем святой веры, не увлекался идейным или безыдейным мракобесием, не держал у себя на видных местах икон, не посещал храмов, за исключением тех случаев, когда это было обязательно для отправления не столько религиозного культа, сколько светского. Он не чтил Библии, не внимал проповедям. Более того, он вообще не веровал в того Бога, в которого по наивности своей веровали другие.
Именно так. Не веровал. Это неверие и было его верой, что со стороны может показаться абсурдом. Но это вовсе не абсурд, а прагматичный подход к проблемам официальной идеологии, приносящей либо пользу, либо вред ее держателям. Бог, на его холодный, взвешенный взгляд, являет собой высший лик исключительно земного возмездия, орудием которого в числе немногих избран судьбой и он – Георгий Иванович Баронов.
Не будь он экуменистом в самом широком, в самом охватном, светском, смысле этого понятия, его можно было бы заподозрить в опасной религиозной паранойе, то есть в сумасшествии.
Мир, по его мнению, состоял из вершины, крутых склонов и болотистой низины. Вершина сама назначала бога, карала и миловала от его имени. Всё стекало в упомянутую низину. А больше ведь и некуда!
На крутых склонах держатся до поры до времени и периферийные общественные силы, назначаемые вершиной, порой, на роль так называемых «сакральных жертв». Они могут об этом знать, но могут и не знать. Их административные владыки сидят в ряду других небожителей на самой вершине, пока это нужно.
Земной бог, избранный Избранниками – вот его икона и его убежденность в том, что только так может удержаться массивная пирамида, называемая жизнью. Нет Бога без Избранников, как нет Избранников без назначаемого ими Бога. Что это как не освященная гарантия взаимного сохранения!
Вот это и содержало в себе ту самую бесспорную прагматику его веры. Остальное он считал одуряющим опиумным дымом, выкуриваемым из главного пропагандистского кальяна. Большая и малая ложь, как и рутинная подмена нравственных понятий, есть всего лишь вынужденная оперативная комбинация во имя сохранения главного. А главным ведь как раз и является устойчивость той самой жизненной пирамиды.
Именно по этой причине он и полагал, что новых принципов и новых правил не существует. Они также едины и также неизменны, как и назначаемый на веки вечные единый Бог и Судья. «Веки вечные» – тоже вполне условное понятие, но пусть уж оно живет, пока жив и полезен тот же земной бог и судья. А дальше, поглядим! Схема принципиально останется та же, да только сменятся лики, если понадобится.