Багровые волны Чёрного моря - стр. 84

Отец, получив трагическое известие, появился к вечеру следующего дня.

Отслужив молебен, он провел с дочкой наставительную беседу:

– Ахавни, крепись, бог посылает новые испытания. Чтобы преодолеть их, нам надо держаться друг за друга. Ведь мы одна семья.

– Ты хочешь забрать меня отсюда?

– Нет, доча, пока ты останешься здесь.

– Сколько?

– Столько, сколько надо. Ты же помнишь наш уговор.

– Это из-за тебя всё…

Тер-Ованес вздохнул:

– Я понимаю твоё состояние. Всё очень сложно. Но мне приходится так поступать для твоей же пользы. Здесь ты в безопасности. Никто не посмеет напасть на монастырь. Рядом Солхат и Топли. По пути назад я заеду в Солхат к уважаемому Баграм-джану, он руководит местной армянской общиной, и попрошу об усилении охраны монастыря.

Эсмина молчала, без каких-либо эмоций кивая головой. Наконец спросила:

– Я здесь. А Астер?

Отец ждал этого вопроса:

– Там всё хорошо. Вчера я разговаривал с ним. Он всё понял и дал клятву на Библии, что больше никогда не вспомнит о тебе. Суд вынесет штраф. Я уже приготовил деньги. Видишь, твой отец исполняет свои обещания. Исполняет даже сверх того, что обещал.

***

Следующим утром Манану-хатун похоронили на монастырском кладбище.

Вот-вот из-за холма должна была показаться столица генуэзских колоний. Хорунжий бросил взгляд на казачков, которые тащились за ним по пыльной извилистой дороге. Один из всадников немного отстал. Пришлось развернуть коня и рысью двинуться в хвост колонны. Пристроившись к темпу отставшего, громко, чтобы все слышали, старшой поинтересовался:

– Ты чего такой смурый?

Гаркуша лишь пожал плечами, грустно взглянув на Хисия. Хорунжего все казаки звали либо Батькой, либо Хисием. Ему едва перевалило за тридцать, но он уже был опытным воякой. Можно сказать, ветераном. Нелегка казачья служба. И недолга. Мало кто доживал до пятидесяти. Хисия все уважали и ценили за то, что он был справедлив, товарищей в бою не бросал, а молодым да зелёным всегда помогал. За это его Батькой и величали.

– Бодрей смотри! Будешь жить, как мышь в сырной бочке. Всем девкам на загляденье. А какие в Каффе кабаки! Фряжское вино – энто тебе не бражка, что шинкарки куриным помётом крепят. Гуаско платят звонкой монетой. Ху! Хату построишь. Жинку заведёшь. Чо ещё казаку надобно?

Батька задорно шлёпнул Гаркушу по спине. Тот не особо встрепенулся. Ответил спокойно:

– Знаешь, Хисий, я не вчерась молоко с сиськи слизывал. Острота моей сабли известна и на Дону, и на Волге. От ворога отродясь не драпал. И в Каффе два годочка служил бок о бок с Ноздрёй и Ревуном. Эх, дюже знатные казачки були. Легли ни за что, за чужую измену.

– То ведомо мне, паря. Не ведомо тольки, чавось ты понурый такой?

Гаркуша пошлёпал губами, пытаясь сглотнуть сухую слюну, но не успел ответить. Передние казаки, соскучившись по общению, уже изрядно придержали коней. Один из них крикнул весело:

– Пропал наш Гаркуша. Лихой рубака был, да баба на шею аркан накинула.

Другой тут же поддержал веселье:

– Легче с чёртом лысым совладать, чем с бабой. Был казак, и нет казака, коли он по бабе сохнет.

Гаркуша неожиданно приободрился, чуть пришпорив коня. Тот крутанулся на месте, затанцевал. Крикнул, обращаясь к хорунжему:

– Извиняй, Хисий, что подвёл тебя. Но видно мне с вами отныне не по пути.