Багровые волны Чёрного моря - стр. 61
– Я здесь, хозяин.
– Закроешь комнату Эсмины на замок. Ключ отдашь мне. И всех строжайше предупреди не разговаривать с ней. Слышишь меня?
– Да, хозяин. Будет исполнено.
– Всех, кто нарушит мой запрет, ждёт страшное наказание…
…С тех пор Эсмина сидела взаперти. Домочадцы боялись гнева хозяина и даже еду передавали исключительно под неусыпным взором Тер-Ованеса.
Но за всё время заключения несчастная девушка не притронулась ни к чему. Это беспокоило Манану-хатун.
Она тихо подошла к сидящему в кресле брату и положила руки на его плечи.
– Куку-джан, я навещу нашу девочку, – промолвила она ласково.
Тер-Ованесу никогда не нравилось, когда его называли детским прозвищем, но вовсе не поэтому он ответил старшей сестре излишне резко:
– Не вздумай!
– Вот чего ты добиваешься? Ты хочешь её смерти? Или ты не знаешь женщин? Она сгорит, как мотылёк в костре. Спохватишься, да будет поздно.
– Я сказал «нет»!
– «Нет», он сказал. Ты что, думаешь, я помогу ей сбежать? Мне уже не шестнадцать лет, чтобы заниматься глупостями. Но в отличие от тебя я понимаю женскую сущность и смогу её успокоить.
– Нет!
– Вот заладил! – вспылила сестра. – Я старше тебя и мудрее. Ты за свою жизнь, сколько раз пожалел, что не слушал меня? А? Опять?!
Видя его баранье упорство, Манана сменила тактику:
– И в конце концов я узнаю подробности.
– Подробности чего? – не понял отец арестантки.
– Вот видишь, какой ты дурачок, куку-джан. А ещё туда же! – старшая сестра обошла брата и уселась напротив него: – Мы же должны знать: наша ахавни девица, или проклятый горшечник всё же воспользовался случаем.
Тер-Ованес в раздумье повёл носом, но согласие дал.
Эсмина из двух своих тёток больше всего любила Манану. Ахут-хатун она видела только раз в год, приезжая в монастырь на недельку. Обычно это происходило в августе. Ахут обращалась с племянницей вполне ласково. Но с монашками она была властной. К их мнению игуменья относилась, как к морской пыли – этого нет и быть не может. Чужие аргументы для настоятельницы – не больше, чем пшик на постном масле. Эсмине всегда было жалко простых монахинь, которыми тётка, на её взгляд, неимоверно понукала. С Мананой всё было не так. Девушка виделась с ней каждый день и прекрасно знала, что её строгость к слугам поверхностна, а внутри тёти Мананы душа доброго человека. Естественно, Эсмине не в чем было упрекнуть старшую сестру отца, так как её забота и ласка заменили рано умершую мать. Поэтому для тётки дверь в комнату Эсмины всегда была открытой.
Женщина обнаружила племянницу лежащей на кровати. Она присела на краешек и уставилась на страдалицу. Та никак не отреагировала на её появление, продолжая лежать в застывшей позе эмбриона.
Качнув неопределённо головой, Манана-хатун вздохнула и ласково похлопала девушку по бедру:
– Страдания страданиями, но нельзя же себя так распускать. Ты и ночью в одежде спишь?
В ответ молчание.
– Не слышишь? Я с тобой разговариваю. Или ты меня тоже в чём-то винишь?
Тишина.
– К еде даже не притронулась, – тётка демонстративно взяла с подноса большой спелый персик и смачно откусила от него: – Ой, как вкусно. Хм… объедение.
Эсмина непроизвольно качнула головой, показывая этим, что такие «детские» методы на неё уже не действуют. Тётка отложила персик и, не выдержав, повысила голос: