Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник) - стр. 81

– Действительно, не по этой причине я позвал вас, вы правы, сын мой. Хотя, может быть, я и об этом мог бы сказать вам многое.

– Должен заметить, что время уходит, – я не могу оставаться здесь долго, и если вы не поспешите объясниться, к величайшему моему сожалению, я вынужден буду вас покинуть.

– Вы будете сожалеть об этом всю жизнь, сын мой, будь она даже так продолжительна, как жизнь библейского патриарха.

– Может быть, хотя я очень в этом сомневаюсь. Из Испании я могу получить только неприятные известия.

– Не исключено. Во всяком случае, вот что я должен сообщить вам…

– Я слушаю.

– Как вам подсказывает моя одежда, я монах францисканского ордена.

– По крайней мере, внешне, – сказал флибустьер с иронической улыбкой.

– Вы сомневаетесь в этом?

– Почему бы мне не сомневаться? Разве вы первый испанец, который не побоялся осквернить святую одежду для того, чтобы удобнее было шпионить за нами?

– К несчастью, ваши слова справедливы, это случалось слишком часто… Но я действительно монах.

– Верю, пока не получу доказательств противного. Продолжайте.

– Я духовник многих знатных дам на острове Эспаньола. Среди них одна, молодая и прекрасная, недавно приехавшая на остров со своим мужем, погружена в неизбывную печаль.

– А-а! Но чем же я могу помочь, фра Арсенио, позвольте вас спросить?

– Не знаю. Только вот что я хочу вам рассказать… Дама эта, как я вам уже говорил, молода и прекрасна. Она много жертвует на нужды церкви. Доброта ее неисчерпаема. Большую часть времени проводит она в своей молельне, стоя на коленях перед образом Божьей Матери. Молитву она сопровождает слезами. Невольно заинтересованный этой искренней и глубокой скорбью, я несколько раз, пользуясь правом, которое мне дает мое звание, старался проникнуть в это истерзанное сердце и вызвать в моей духовной дочери доверие, которое позволило бы мне подать ей утешение.

– И вам это удалось?

– Нет, не удалось.

– Позвольте заметить, что до сих пор я не вижу в этой истории, очень печальной, но похожей на историю многих женщин, ничего интересного для меня.

– Подождите, сын мой.

– Продолжайте.

– Однажды эта дама показалась мне печальнее обычного. Я снова принялся уговаривать ее открыть мне свое сердце. Побежденная моими просьбами, она сказала мне слова, которые я передаю вам буквально: «Отец мой, я несчастное, падшее существо. Страшное проклятие тяготеет надо мной. Только один человек имеет право знать тайну, которую я скрываю в моем сердце. От этого человека зависит мое спасение. Он волен осудить меня или простить, но каков бы ни был его приговор, я без ропота покорюсь его воле и буду считать себя счастливой, если смогу любой ценой искупить свой тяжкий проступок».

По мере того как монах произносил эти слова, лицо флибустьера, и без того бледное, все более мертвело. Судорожный трепет пробегал по его телу, и, несмотря на все усилия казаться спокойным, он был вынужден прислониться к одному из кольев палатки, чтобы не упасть.

– Продолжайте, – сказал он хриплым голосом. – Женщина назвала вам имя этого человека?

– Назвала, сын мой. «Увы! – сказала она мне. – К несчастью, человек, от которого зависит моя участь, самый непримиримый враг моего народа. Это один из главарей тех свирепых флибустьеров, которые поклялись вести против Испании беспощадную войну. Я с ним никогда не встречусь, разве только в каком-нибудь разграбленном городе, сожженном по его приказанию. Человек, о котором я говорю, не кто иной, как страшный Монбар Губитель».