Аукцион ее страстей - стр. 25
Я тоже слегка поклонилась и села, немедленно отодвинув стул как можно дальше. Практически приклеилась к дочери Дана, и та, наконец, подняла глаза, смерив меня удивленным взглядом. Я уставилась на столовые приборы, чтобы не встречаться взглядом с Эриком и Генрихом, который откровенно рассматривал меня. Эта бесконечная белизна, усиленная любопытными взглядами, начала сильно давить мне на психику. Прозрачные тарелки, украшенные крошечными серебристыми каплями, бесцветные бокалы, даже ножи и вилки тоже сияли снежными оттенками. И только в центре стола, взрывая к чертям эту невозможную белизну, гордо алели сочными красками помидоры-шерри, синели маслянистыми боками крошечные, целиком маринованные баклажаны и желтели крупные лимоны. Между овощами и фруктами радовала глаз изумрудным цветом свежевымытая, слегка влажная зелень.
Мне сразу стало легче. Хоть что-то привычное и яркое! Это цветное пятно так притягивало мой взгляд, что я была не состоянии оторваться от него. Эрик истолковал мой взгляд по-своему.
– Если ты очень голодна, то можешь начать есть до того, как подадут основное блюдо, – улыбнулся он одним ртом.
Глаза остались внимательными и холодными, как у арктического волка. Какая забота! Сначала похитил, потом издевался надо мной, а теперь беспокоится, что я голодна. Вот просто сейчас расплачусь от умиления!
– Нет, – ответила я как можно спокойнее, тщательно следя за выражением лица. – Просто все у вас здесь такое бесцветное, поэтому эти яркие овощи и фрукты притягивают взгляд.
– Не бесцветное, а скромное, – поправил меня Дан. – Скромность – основа рациональности и дисциплины. А они, в свою очередь, залог спокойствия и благополучия.
– И зомбанутости, – мысленно добавила я, на всякий случай опустив глаза, чтобы Дан не прочитал в них мои истинные к нему чувства.
Служанки вкатили в столовую маленькую тележку, на которой дымился огромный ростбиф, уложенный на деревянную доску. Дан переставил блюдо на стол, взял в руки острый нож и начал резать мясо. Капли алой крови разбрызгивались по светлой доске. Все, включая меня, получили свои порции.
Я украдкой посмотрела на Эрика. Он аккуратно отрезал кусок мяса и положил его в рот. На тонких губах сверкнула капелька крови. Он вытер ее белоснежной бумажной салфеткой. Его сильные пальцы скомкали салфетку. Пара капель крови остались на его руках, которые ловко орудовали ножом и вилкой, обнажая и раскрывая розовое нутро ростбифа.
Эти же пальцы, одетые в черную перчатку, так же проникали в мое розовое нутро, нащупывая самое сокровенное. Тошнота подкатила к моему горлу. Низ живота сковало болью. Там, в комнате, эти холодные волчьи глаза так же равнодушно смотрели на меня, как на кусок мяса. А рука проникала все глубже. И глаза тоже проникали в самую душу. В стыд. В боль. В сердце. Я закрыла глаза. Не думать. Не вспоминать. Боже мой, меня сейчас вырвет при всех! Борясь с приступом дурноты, я схватила с блюда целый лимон и впилась зубами в кожуру. Все присутствующие оторвались от тарелок и уставились на меня. Генрих едва не подавился куском мяса. Хрустальный дракон на его плече обеспокоенно свистнул и взмахнул крыльями.
Эрик
Он давно не видел такой варварской жадности. Эта ведьма впилась белоснежными зубами в лимон, нисколько не стесняясь того, что на нее все смотрят. Она жадно хлюпнула, высасывая сок из-под кожуры. Какая мерзкая невоспитанность! Какое восхитительное первобытное варварство! Ни одна ведьма не вела себя так вызывающе. Что неудивительно: после неудачных экспертиз эмпаток не держали в доме, сразу отправляя в тюрьму для прикрытия, чтобы все, кто не посвящен в тайну аукциона, видели, что ведьмой занялись дисциплинаторы. А эту оставили в доме и усадили за стол. Но ни одна из ведьм не будоражила так его воображения.