Assassin's Creed. Последние потомки. Гробница хана - стр. 30
– Да войди же ты, Чжи, – сказал старик. – Ты же не можешь вечно стоять на пороге.
Она посмотрела на него. Единственным, что заставило ее войти, была любовь, которую ее отец испытывал к своему наставнику. Это была любовь, которую Чжи никогда не понимала, но из уважения к отцу она должна была по крайней мере выслушать Кана.
– Так вот, – сказал он, когда она села напротив него. – Во-первых, я должен поправить тебя. Я не приказывал твоему отцу идти к стене.
Чжи уставилась на него.
– Не приказывали?
– Нет. Я всегда советовал твоему отцу уйти из армии. Наше Братство работает по-другому. Но твой отец, к его чести, никогда не позволял хорошим храбрым людям умирать.
Она поверила ему, и с этим откровением ее гнев на старика практически испарился, хотя небольшой осадок остался.
– Но его честь не спасла его, не так ли? – добавил Кан, чем вызвал новую вспышку гнева Чжи.
– Его сила перешла к тебе, – продолжил Кан. – Ты должна занять место своего отца. Но как ты почтишь его? Умрешь в сражении смертью храбрых, как он? Или выберешь собственный путь?
– Я не знаю, что я буду делать.
– Я не жду ответа на этот вопрос сегодня. Сейчас я ухожу, а ты подумай, – сказал он, поднявшись со стула.
Он взял трость и поковылял к двери.
– Но теперь я твой наставник, и я хотел бы, чтобы ты чтила не только имя своего отца, но и Братство. Ты могла бы спасти наших людей.
– Как? – спросила Чжи.
– Сделай то, чего не могу я.
В дверях старик повернулся и сказал:
– Будь ассасином.
После его ухода Чжи еще долго сидела на стуле, уткнувшись в лампу, вспоминая отца и сохраняя хрупкую надежду на то, что каким-то образом он все еще жив. Он еще вернется домой. Тело, которое она видела, было ошибкой.
Оуэн тоже вспомнил похожие ощущения. После ухода полицейского, в течение следующих двух дней он умолял маму отправиться в тюрьму для посещения. Полиция допустила ошибку, и его отец там, он живой. Наконец он перестал просить, потому что это только заставляло мать плакать, и в конце концов он понял почему. Отрицание очевидного никогда не делало ситуацию лучше. Обычно все было только хуже, если дело касалось личных переживаний.
Чжи осознала это ближе к рассвету. Погасив лампу, она легла на кровать, держа в руке перчатку отца, и снова заплакала. Приняв, наконец, решение, которое требовал от нее Кан, она заснула со слезами на глазах.
Оуэн очутился в серой пустоте симуляции. Он был здесь раньше, с Вариусом.
– Ты в порядке? – спросила Ребекка.
– Все отлично, – ответил Оуэн, но это прозвучало не так уверенно, как он себя чувствовал.
– Пока все выглядит неплохо. Я собираюсь передать управление Гриффину. Меня, вероятно, уже не будет здесь, когда ты выйдешь, поэтому я попрощаюсь сейчас. И удачи тебе.
– Спасибо, – сказал Оуэн.
Минуту спустя он услышал хриплый голос Гриффина:
– Ты скоро проснешься.
– Понятно, – сказал Оуэн.
– Ты действительно в порядке? Хавьер беспокоится, что эта симуляция может быть для тебя немного трудной.
– Передайте ему мою благодарность за заботу, но я держусь.
– Передам, – пауза. – Похоже, образы снова появляются.
Черный дым пустоты рассеялся, и Чжи открыла глаза. Было позднее утро очередного жаркого дня, чему она была рада. В городе у них была вода и многочисленные бассейны. Деревья отбрасывали тень, дул легкий ветерок. Внизу, у монголов ничего этого не было.