Армия для империи - стр. 5

Занятия умственные, конечно, не мешали Суворову с первых лет службы обратить на себя внимание начальников примерным усердием и точностью в исполнении своих обязанностей: как прежде был он солдатом самым исправным в полку, так потом и офицером самым ревностным; он считался, как говорится, «служакой». Одаренный от природы необыкновенной энергией и силой воли, Суворов принимался за все с жаром, с любовью, и ничего не делал наполовину. Службе предался он вполне, всей душой, и строгое выполнение обязанностей своих доводил до педантизма. Поэтому на него преимущественно возлагались служебные поручения, требовавшие распорядительности и точности. Еще сержантом был он послан за границу с депешами: в Варшаву и Берлин. Спустя, два года по производству в офицеры (1756), он состоял обер-провиантмейстером, потом генерал-аудитор-лейтенантом; затем, в 1758 г., когда русские войска выступили в поход в Пруссию, Суворов в чине премьер-майора формировал третьи батальоны в Лифляндии и Курляндии, и был комендантом в Мемеле. Выпросив дозволение отправиться в действующую армию, он был немедленно же назначен в должность «генерального и дивизионного дежурного» при генерале Ферморе. Первые опыты Суворова, собственно на боевом поприще, были при занятии Кроссена и в сражении под Кунерсдорфом. В последние кампании Семилетней войны он состоял в отряде генерала Берга, и командовал сам отдельными легкими отрядами. Генерал Берг отозвался о подполковнике Суворове, как об отличном кавалерийском офицере, «быстром при рекогносцировке, отважном в битве и хладнокровном в опасности». В этих партизанских наездах впервые обнаружились и, быть может, зародились те свойства Суворова, которые в последствии составляли главные отличительные черты всех его военных действий: предприимчивость, энергия, решимость, находчивость.

Присланный в 1762 г. из Пруссии в Петербург с донесениями к императрице, – Суворов тут в первый раз имел случай представиться Екатерине Великой. Тогда же он произведен был в полковники, в Астраханский пехотный полк, стоявший в Новой Ладоге, и командовал им в продолжение шести лет. Он бывал с полком в столице для занятия караулов, участвовал в учебном лагере и маневрах под Царским Селом, и таким образом сделался лично известен императрице, как отличный и умный полковой командир. Но Суворову не довольно было репутаций исправного штаб-офицера; с самых молодых лет в нем кипело пламенное честолюбие; во что бы ни стало хотел он достигнуть славы и знаменитости и давно придумывал средства к тому. Наконец, одно случайное обстоятельство, как говорят, навело его на мысль: раз императрица Екатерина в разговоре выразилась, что все великие люди имели в себе что-нибудь особенное, чем отличались от людей обыкновенных. Замечание это запало глубоко в уме Суворова: он заключил, что одни достоинства и заслуги не могут проложить пути к известности; что надобно прежде всего дать заметить себя чем-нибудь особенным, отделиться от большинства людей; одним словом, что надобно сделаться оригинальным. Так, по крайней мере, можно всего вероподобнее объяснить начало тех странностей, которыми действительно Суворов успел скоро обратить на себя общее внимание; начав с легких шуток, приговорок, мало-помалу сделался он вполне чудаком: и в разговоре, и в письме, и в походке, и в самой службе. Отбросив общепринятые внешние формы приличия, Суворов ничего не делал как другие люди: говорил отрывисто, какими-то загадочными фразами, употреблял свои особые выражения, кривлялся, делал разные ужимки, ходил припрыгивая. Применяясь к солдатскому быту, он довел до крайности свой спартанский образ жизни: вставая с зарею, бегал по лагерю в рубашке, кричал петухом, обедал в восемь часов утра; притворялся, будто не может выносить зеркал, боясь увидеть в них самого себя. В одежде своей Суворов также не соблюдал общей формы: часто в летний жар являлся даже перед войсками вовсе без мундира, только в рубашке и холщевом нижнем платье; иногда же носил белый китель с красным воротником. Головной убор его состоял обыкновенно из маленькой каски с черным пером. В зимнее время, в самые холодные дни имел он только летний плащ, который слыл под названием родительского; шубы никогда не носил, даже в глубокой старости. Командуя полком, он сам учил кантонистов арифметике, сочинял для них учебники, в церкви пел на клиросе и читал апостол.