Армейские рассказы - стр. 9
– Тебе пизда, Кокора, – шепчет он, когда солдат пробегает мимо него.
Козятников, тем временем, заканчивает утреннюю поверку и строевым шагом подходит к дежурному офицеру.
– Товарищ старший лейтенант, утренняя поверка проведена, больных, отсутствующих нет.
– Вольно, – отвечает Шкульков и забирает у сержанта журнал. Повернувшись к строю он бегло осматривает учебную роту и командует: – рота, приготовиться к утренней зарядке!
Бóльшая часть роты идёт переодеваться. В сушилке они надевают кеды и спортивные штаны. Пару десятков, в том числе и я, остаются в строю. Это те, кто попал в часть добором, в последний момент, и спортивной формы у нас нет. До воскресенья, когда родители подвезут одежду, ещё далеко, и пока приходится заниматься в том, что есть.
Густые сосновые посадки, наполняющие городок, ещё сохраняют ночную прохладу, и нас, разутых босиком, водят по росе под сенью хвойных лап. Воздух напоëн смоляным липким ароматом, и от этого он, перемешиваясь с заползающей в тень жарой, становится густым и тяжёлым.
По центральной аллее бежим вразнобой. Те, что в спортивном вырываются вперёд, а мы плетёмся в хвосте. Тяжёлые берцы гирями болтаются на ослабевших враз ногах, жаркое солнце щедро припекает чёрные бельевые майки и стриженные макушки. Вдруг мне кажется, что не добегу, становится тошно и муторно. Меня выворачивает прямо на ходу. Благо желудок пустой, и я сплëвываю длинную тягучую слюну. Никто, кажется, и не обратил внимания, всем не до меня. После зарядки снова в роту, переодеваемся и опять построение. Меня и ещё двух дневальных подзывает Козятников.
– Короче, – невысокий сержант стоит перед нами и смотрит снизу вверх на каждого по очереди, – до заступления в наряд выучите обязанности дневального. Больше от вас ничего не требуется, там я скажу кому чем заниматься. Всё, идите стройтесь на завтрак.
Строимся суетливо и неумело, постоянно смотрим друг на друга, ровняем ноги по воображаемой линии. Сержанты подходят то к одному, то к другому и грубыми движениями поправляют береты, одëргивают мастерки, выворачивают карманы, проверяя содержимое.
В армии нет завтрака или обеда, есть универсальный «прием пищи». Сначала ждём на улице перед столовой. Время тянется медленно, а из окон украдкой пробирается запах кухни, мимолётно проносится мимо нас, проникает в строй. Желудки начинают урчать и исходить соком. Наконец на крыльце появляется дежурный по столовой и вальяжно оповещает:
– Первая учебная рота, на приём пищи.
– Заходим, рапаны, – командует Шабалтас, – на входе моем… – он на секунду заминается, потом с улыбкой продолжает: – моем ноги.
По строю пробегает волна сдержанного смеха, и мы организованно заходим в зал. Через минуту мы с подносами в руках стоим в очереди на раздачу еды. Береты у всех заправлены под правый хлястик на плече, и очередь сливается в каскад бритых голов. Одинаковые, словно из копировальной машины, затылки неподвижной цепочкой тянутся от входа к раздаточному окну. Будто груда черепов на знаменитой картине Верещагина «Апофеоз войны», таких разных и таких одинаковых одновременно. Разность свою мы растеряли уже по пути в часть, на длинных лавках военкомата, в тентованных КамАЗах и на пунктах выдачи военной формы, и остатки её постепенно из нас выдавливают, по капле в день, словно остатки зубной пасты из тюбика.