Армейские рассказы - стр. 18
Плац содрогается от смеха сотни глоток. Шабалтас подбегает к шеренге:
– Разойдись, разойдись, – частит он, – давай, Довголëв, в центр, – сержант заталкивает бедолагу вглубь колонны.
Из-за своего роста Довголëв в третьем ряду выглядит как подросший кукушонок в чужом гнезде. Андриянец всё равно его видит. Взгляд его упорно цепляется за бледное лицо над алыми плечами.
– Шабалтас! Продолжаешь зарядку, – приказывает прапорщик, – я через пять минут вернусь, чтоб все построены на приём пищи были.
Андриянец натягивает майку и уходит в расположение, а Шабалтас выходит на центр плаца и продолжает зарядку с махами руками и ногами.
На следующий день плечи Довгалëва покрываются тёмно-бурыми прыщами, и он становится похож на гепарда из преисподней. Старший лейтенант Шкульков, проводящий зарядку, сразу отправляет его в санчасть, где прыщи обрабатывают зелёнкой. Из фламинго он превращается в попугая. На его плечи по рекомендации врача возвращается мастерка, и он снова выделяется камуфляжем из человеческой массы в чёрных майках. Прозвище «Фламинго» прочно пристаëт к Довгалëву, и его только так теперь и называют.
Наша присяга будет проходить совсем не буднично. Каждому взводу предстоит разучить свою показательную программу. Завидуем товарищам из других взводов. Они будут показывать спецназ и "покемонов". Хотя для покемонов нужно надеть всю милицейскую экипировку от бронежилета до шлема «сфера», а это так себе удовольствие в такую жару. Нам выпадает «звёздочка» – элементы выступления роты почётного караула. Целыми днями заучиваем движения, шагаем по плацу, тянем ногу и вращаем в руках автоматы. Шабалтас и Козятников к концу дня близки к истерике. У многих не получается, другие тут же забывают, чему научились. Бандюка уже после первого дня занятий решено оставить в общем строю. Довгалев не попадает ни в ногу, ни в движения.
Для элемента «волна» прижимаем автомат к груди стволом вверх, рожком от себя. Затем вращаем его, одновременно приседая на колено. Каждый следующий выполняет элемент с задержкой в долю секунды, что создаёт эффект каскада. Волна из взлетающих прикладов, мелькающих стволов и падающих на колено солдатиков создаëт картину завораживающую и стремительную. Довгалев, не совладав со своенравным калашниковым, со всего маху бьёт себя мушкой в лоб. По носу тут же устремляется вниз тонкая струйка крови.
– Фламинго! – смеётся Шаболтас, -ты на стрельбах был?
– Был, – хмуро отвечает солдат, поочерёдно вытирая лоб то правой, то левой рукой, и внимательно рассматривая ладони.
– А как ты живым оттуда вернулся? Тебе же боевой автомат в руки дай – ты по-любому застрелишься нахрен! Бегом в санчасть!
В санчасти Довгалеву мажут лоб зелёнкой, превратив его в какую-то пародию на странного индуса. Зеленка начинает сходить только ближе к присяге, а обгоревшая кожа слазит и снова становится бледная с розовыми пятнами от ожогов.
Самое тягучее время нашего дня – это между ужином и отбоем. Мы сидим на стульях и что-нибудь подшиваем или вырезаем, а сержанты маются от скуки.
– Огурец, – Шабалтас заговорщически косясь, немного боком подходит ко мне и краем рта говорит: – хочешь домой сегодня позвонить после отбоя? Будет возможность.
– Спасибо, товарищ младший сержант, уже звонил на этой неделе, – к предложениям Шабалтаса лучше относиться настороженно, и я благоразумно отказываюсь.