Ариэль - стр. 2

Несчастный случай.

А во второй раз, признаться, я очень хотела

Все оставить как есть и вовсе

                                                                 не возвращаться.

Замкнулась в себе,

Захлопнулась, словно ракушка, —

Пришлось им кричать и звать,

И червей от меня отдирать,

                                    как прилипшие жемчуга нити.

Умирать —

Искусство не хуже прочих. В нем

Я достигла изрядного совершенства.

Я умираю весьма убедительно.

Я умираю очень по-настоящему.

Полагаю, можно сказать: истинно —

                                                                              дар Божий!

Не очень трудно погибнуть в камере,

Не очень трудно и быть погребенной

                                                                                  в могиле.

Но театральный процесс

Возвращенья к дневному свету,

В то же место и к тем же лицам,

                                                               к тем же хамским

Веселым крикам:

«Чудо, какое чудо!» —

Вот это, признаться, бесит.

За все – отдельная плата:

За то, чтоб взглянуть на мои шрамы,

За то, чтоб сердце мое послушать, —

Да бьется, конечно, бьется.

И отдельная плата – большие,

                                                           серьезные деньги —

За слово из уст моих, за касанье,

За капельку крови,

За прядку волос, за малый клочок одежды.

Вот так-то, герр Доктор.

Так-то, герр Враг.

Я – ваш шедевр,

Сокровище, драгоценность,

Дитя золотое,

Что взрывается криком.

Я в танце сгораю.

Не думайте: я достойно ценю величие

                                                                  вашей заботы.

Прах и пепел:

Мешай его, тычь кочергой —

Нет ни костей, ни плоти,

Только брусочек мыла,

Кольцо обручальное

Да золотая зубная коронка.

Герр Бог и герр Люцифер,

Осторожнее.

Берегитесь.

Восстаю я из пепла, встряхнув

Рыжими волосами, —

И мужчин глотаю как воздух.

Чересчур восхищают тюльпаны – теперь ведь зима.

Посмотри, до чего все бело, как тихо и снегом покрыто.

Я учусь душевному миру, лгу тихонько себе самой,

И падает свет на белые эти стены, эту постель,

                                                                                                    эти руки.

Я – никто. У меня и взрывов безумия —

                                                                                       ничего общего.

Имя мое и уличную одежду я отдала медсестрам,

Анестезиологу – историю, ну, а тело свое – хирургам.

Под затылком – подушка, край простыни —

                                                                                          у подбородка:

Голова – точно глаз меж белыми веками,

                                                            не желающими сомкнуться.

Глупая ученица – как много придется освоить!

Медсестры выходят и входят, не раздражая, —

Кружат, подобные чайкам, в шапочках своих белых,

Делают что-то руками, одна – совсем как другая,

Даже не скажешь, как их много на самом деле.

Мое тело для них – точно галька, к нему они льнут,

Как к гальке – вода морская, по ней пробегая,

                                                                            легонько ее касаясь.

Их светлые шприцы приносят мне пустоту и сон.

Я потеряла себя. Я от вещей устала —

От чемоданчика лакированной кожи,

                                                             что как таблетница черная.