Архивы Дрездена: Летний Рыцарь. Лики смерти - стр. 85
Назвать это зрелище красивым было бы преуменьшением. Черт, это было бы все равно что не сказать ничего. Мужчины и женщины словно попали сюда из мюзикла сороковых годов: чулки, юбки до колен, армейская и флотская форма тех лет… Прически и стрижки тоже вполне укладывались бы в тот стиль, если только не обращать внимания на цвет волос. Первая девица-сидхе, попавшаяся мне на глаза, щеголяла волосами купоросно-синего цвета, да и остальные не уступали ей в этом с их золотыми, серебряными и любыми другими локонами. Там и здесь вспыхивали бликами самоцветы украшений, продетых в уши, брови или губы, а вокруг танцоров переливался завораживающий нимб, имеющий у каждого свое неповторимое сочетание цветов, – корона энергии, магической силы сидхе.
Впрочем, даже без этой ауры завораживало то, как они двигались, и я с трудом заставил себя отвести взгляд от этой картины: мелькнувших на мгновение из-под разметавшихся в повороте юбок безупречных ног, выгнувшегося в сильных мужских руках женского тела, переливавшихся в свете разноцветных огней волос. Среди танцующих не нашлось бы ни одного, по сравнению с которым топ-модели с обложек журналов не показались бы посмешищем.
В отличие от меня, Билли не такой параноик: он восхищенно глазел на танцующих широко открытыми глазами. Я толкнул его бедром с силой, от которой у него клацнули зубы; он встрепенулся и виновато покосился на меня.
Я еще раз оторвал взгляд от танцующих – примерно двадцати пар – и принялся изучать остальную часть зала.
С одной стороны помещения возвышалась эстрада, на которой играл оркестр. Музыканты во фраках были смертными и казались нормальными людьми – то есть почти уродами по сравнению с танцорами, для которых они играли. Приглядевшись, я заметил, что вид у музыкантов, и мужчин, и женщин, изможденный, голодный. На их фраках виднелись пятна пота, волосы висели немытыми, неопрятными прядями, а на лодыжке у каждого обнаружился серебряный браслет, и соединявшая браслеты цепь вилась по эстраде у них под ногами. Впрочем, огорчения от этого они не выказывали – скорее наоборот. Музыка, похоже, захватила их, и они вкладывались в нее целиком, без остатка. И играли великолепно – на уровне лучших джаз-банд, какие мне только приходилось слышать.
Это не отменяло того факта, что они оказались в плену у фэйри. Однако их самих это, похоже, не беспокоило. Музыка заполняла огромный каменный зал, стряхивая пыль с высокого, скрывавшегося в темноте потолка.
С противоположной от эстрады стороны зала пол, понижаясь, превращался в бассейн, заполненный водой, – во всяком случае, на вид эта жидкость показалась мне водой, черной и неестественно неподвижной. На моих глазах поверхность воды всколыхнулась, словно в глубине ее кто-то двигался. На темной поверхности заиграли разноцветные блики, и мне начало казаться, что это все-таки не вода. Или не совсем вода. По моей спине снова пробежал холодок.
Напротив меня на полу возвышались ярусами помосты, на каждом из которых стояло по столику с неяркой лампой под зеленым абажуром. На самом высоком помосте стояло единственное кресло со спинкой в форме снежинки, изваянное из какого-то напоминавшего серебро материала. В кресле никто не сидел.
Ударник отбарабанил короткое соло, и оркестр разом стих, оставив только одного трубача. Музыканты облегченно откинулись на спинки стульев, пара из них просто сползла на пол, а трубач все играл, и Зимние сидхе танцевали. Это был мужчина среднего возраста, немного раздавшийся в поясе, и лицо его по мере того, как тянулось его соло, багровело все сильнее.