Арденны - стр. 14
– Пит, это что? Радио? – Монтегю окликнул одного из солдат своего взвода. – Кто это включил?
– Никак нет, сэр, – ответил тот. – Похоже, немцы музицируют. Вот взгляните, – он протянул Монтегю бинокль.
Джеймс взял, поднес к глазам, всмотрелся. Действительно, музыка доносилась с немецкой стороны, с развалин бельгийской деревни, которую они только что штурмовали и вынуждены были откатиться, столкнувшись с упорным сопротивлением. Солнце, пробиваясь сквозь дым, золотистыми стрелами скользило по остроконечным остовам стен, точно в растерянности, заглядывало в пустые глазницы окон разрушенных домов.
– Вот в том доме играют, мне кажется, – Пит указал рукой вправо. – Может, кто из жильцов остался?
Но разглядеть что-то даже в бинокль было трудно. Вокруг точно вымерло все – только музыка, и больше ничего. Еще несколько минут назад мелькали каски немецких пехотинцев, а теперь – как сквозь землю провалились, никого.
– Размузицировались, Шопены! – от соседнего взвода подполз лейтенант Эшли. – Ты что-то видишь? – спросил Джеймса насмешливо. – Где они?
– Нет, – Джеймс пожал плечами, – хотя нет, погоди. Вижу.
Лучик осветил развалины дома, на который только что указал Пит, – и он действительно увидел. На высоте второго этажа над лестничным пролетом, как над пропастью, нависал черный концертный рояль, казалось, он каким-то чудом держался, не падая вниз. За роялем на круглом вертящемся стуле сидела женщина в полевой немецкой форме. Длинные темные волосы покрывали ее плечи, падали на клавиатуру, закрывая лицо. У ее ног лежала большая серо-черная овчарка. Только они вдвоем – никого больше. А еще – Бетховен.
– Там женщина, – Джеймс повернулся, – она играет.
– Из местных?
– Нет, похоже, немка.
– Хорошенькая?
– Не знаю. Но судя по гриве, не дурна.
– Дай взглянуть, – Эшли отобрал у него бинокль и через мгновение свистнул громче. – Да, штучка. У нее погоны на плечах. Ни много ни мало, эсэсовка.
Порыв ветра разворошил волосы женщины, движением головы она отбросила их назад – теперь и Джеймс, взяв бинокль назад, видел серебряный погон и металлические буквы SS на черном бархатном воротнике мундира под форменным плащом.
Музыка неожиданно прекратилась. Немка повернула голову. Овчарка, лежащая у ее ног, вскочила. Большие светлые глаза женщины взглянули прямо в окуляры бинокля – словно она посмотрела прямо ему в сердце. Печальный взгляд, в котором он прочел и горечь, и боль, и тоску, и смертельную решимость – все в долю секунды, в одно мгновение.
– Она похожа на Венеру Боттичелли, на Мону Ванну Россетти, на девушку с картины Генри Мэгона «Моя возлюбленная», – произнес Джеймс взволнованно. – Он написал ее во время Первой мировой войны. На ту, которую он изображал на картинах «Звуки цветов» и «Свет жемчуга». Я много раз пытался копировать, когда учился в Королевской академии. Но ни разу мне не удалось передать ее взгляд… вот этот…
– Что-что? – Эшли в недоумении уставился на него. – На кого она похожа? Я, конечно, не художник, но тоже кое-что читал о прерафаэлитах и их последователях. Мэгон писал свою подругу. Она была то ли француженкой, то ли англичанкой, какая-то знатная девица.
– На самом деле она была австриячкой, – ответил Джеймс. – Это ее взгляд. Другого такого не найдется во всей истории живописи. Я всегда думал, что Мэгон придумал его. Я никогда не верил, что «Моя возлюбленная» существовала на самом деле.