Апостасия. Отступничество - стр. 75
А хоть бы, к примеру, охотой! Осень. Самая пора. Нашелся товарищ из местных мужиков, знающий толк. Завел собаку. Вот и занятие. Всю осень таскал хозяйке своей то рябчиков, то зайцев да белок. Товарищ по охоте попался из неразговорчивых, а все ж таки пришлось им как-то заночевать в лесу; тут, у костерка, чуть не впервой и поговорили.
– Что же, Иван, много у вас тут нашего брата-социалиста перебывало? – поинтересовался Петр.
– Бывали, – коротко ответил Иван.
– Ну и как? Что местные мужики говорят?
– Об чем?
– Ну… о тех, кто о народе старается. Чтобы к свободе привести. Власть царскую сокрушить.
– А чего ее крушить? Нам царская власть не помеха, – уклонился Иван.
– Что же это вы, всем довольны?
– Слава Богу, жить можно.
– Ну, а вот… революция только что… Мужики помещиков жгли. По всей России рабочие бастовали, что ж ты думаешь, это от хорошей жизни?
– Про ихнюю жизнь не знаю. А что жгли да разбойничали – на то суд Божий грядет, – вздохнул Иван.
– Да ты пойми, мы же для вас стараемся! – завелся Петр. – Вот я… я бы мог сейчас, знаешь!.. А я вместо того… а мы… ради народа! Чтобы народ от эксплуатации помещиков и капиталистов освободить, понимаешь?.. Эх, ничего ты не понимаешь! – с горечью воскликнул Петр, глядя, как Иван сосредоточенно рубит сухостой. – Мы для вас жизни не щадим, а вы… как чужие! Будто мы турки какие для вас или французы…
– Как вам сказать, барин… Вроде вы и не турки, и не французы, а только души человеческой в вас не видать.
– Как это не видать? Как это не видать души? Ты что, братец? – взвился Петр. – Да мы душу свою за вас полагаем!
– Это вы за бесóв полагаете, – твердо ответил Иван.
– Как это за бесóв?! Ты что говоришь?!
– Раз против царя и Бога, стало – за бесóв, – упрямо подтвердил Иван.
Петр, хотя ни в каких «бесóв», естественно, не верил, был страшно уязвлен. Даже охота ему опротивела, с тех пор и не ходил больше с Иваном в лес. Зимой все больше лежал в кровати и думал. О чем? Да что в голову взбредет, мечтания разные. От нечего делать взялся писать роман (разумеется, о несчастной любви). На десятой странице заскучал, дело остановилось. Томился – ну что бы еще придумать? А то бросался помогать Наталье, но та со смехом прогоняла: «Что это вы, барин, не ваше это дело с печкой возиться». Утром, пока спал, Наталья и дров наносит, и печи растопит, и каша поспеет.
Встретил однажды отца Валериана, хотел было незаметно прошмыгнуть, да заметил батюшка, позвал:
– Что же вы, Петр Николаевич, глаз к нам не кажете? Или обидели мы вас чем? Заходите, коли времечко выберете, на чаек.
Пришлось зайти. Все равно делать нечего – тоска. Сидит, молчит. Батюшка все щебечет про службы, про дела монастырские. И чтобы раз и навсегда отрезать, сказал:
– Я уже неоднократно говорил вам, отец Валериан, я – атеист!
– Что ж, батюшка мой, это бывает… – ласково отозвался поп. – Однако же отчаиваться не нужно. Господь по милосердию Своему волен переменить прискорбное состояние души вашей…
– Это исключено, – снова отрезал молодой человек. – Но я о другом. Я хочу спросить. Отчего это ваш Бог всем веру одинаково не дает? Ведь Ему б это куда как выгодно! Дал бы всем поровну – все бы и кланялись согласно. А то одному – даром, а другому – хоть тресни! – И Петр громко стукнул по столу кулаком. – Разве это справедливо?