Апейрогон. Мертвое море - стр. 42

– Эй, Герцль, мы уже тысячу лет занимаемся вашей математикой, ну и скажи мне, кто теперь здесь поселенец?

Он выучил иврит, потому что хотел знать своего врага. Ivrit hee sfat ha’oyev. Держи его близко. Знай, как его хоронить. Читай Тору. Знай его паскудное идолопоклонство. Сломай его тюрьму. Загони в клетку, которую он создал сам.

Почти все, что окружало Бассама, было настроено к нему враждебно. Еда, которую он потреблял. Окна из оргстекла, на которых он царапал. Воздух, которым он дышал. То, как он наполнял его легкие и расширял грудную клетку. Даже кто-то вроде Герцля мог оказаться предателем.

Только на четвертый год семилетнего срока – после просмотра документального фильма в тюремном кинотеатре – равновесие Бассама полетело к чертям.

Тюремщик приехал с двумя бутылками кока-колы в бумажном пакете, спрятал их в сливном бачке в кабинете начальника тюрьмы – чтобы не нагрелись. Он принес их Бассаму во тьме ночи, спрятав под курткой. Торжественно презентовал стеклянный стакан.

На следующий день Бассам предложил каждому заключенному в своем блоке один глоток колы. Он разрезал пустые бутылки на множество маленьких кусочков, смял их и смыл в унитаз.

Стеклянный стакан еще несколько дней пах сладким сиропом: заключенные приходили к Бассаму в камеру просто понюхать его.

Никто из лидеров тюремного блока никогда не упоминал, что одной из возлюбленных Дарвиша была еврейская танцовщица Тамар Бен Ами. Он посвятил ей стихотворение «Рита и винтовка». Позднее Бассам представлял, как палестинский поэт с большими карими глазами стягивал простыню с ее длинного белоснежного тела, а через плечо у нее все еще висела винтовка М-16 или, может быть, М-4 на ремне.

Она сопровождала Дарвиша, когда тот однажды пришел в тюрьму на допрос, поцеловала его у ворот и вернулась обратно в израильскую армию: она была солдатом, призванным на службу ВМС Израиля.

Она писала письма Дарвишу с палуб эсминцев, артиллерийских катеров и судов-носителей – на одной фотографии она сидела на леерном ограждении охотника за подводными лодками.

«Без тебя, – писала она на иврите, – во мне нет глубины, я здесь на поверхности и жду».

Бассаму было шесть, когда он заметил вертолет, рассекавший небо лопастями над холмами на окраине Хеврона. Он никогда не видел ничего подобного. Солдаты, выпрыгнувшие из вертолета, были похожи на маленьких зеленых насекомых, скрюченных и бегущих на верхушку холма, обезумев от страха.

Мать выбежала из пещеры, где они жили, схватила его за рукав и погнала в дом по крутой каменистой дорожке. Ему был знаком под ногами каждый камешек. Дернув занавеску на входе в пещеру, она зашторила окно, задула свечу, покачивавшуюся в стеклянном фонаре под каменным потолком.

Свет на секунду задержался на рукодельных коврах на стене, и потом все погрузилось во мрак.

Пещеры за пределами Хеврона были одним из самых желанных мест жительства для фермеров: летом там прохладно, зимой – тепло, дом наполнялся ароматом оливок из красивых глиняных ваз на деревянных полках, аккуратно вытесанных и приделанных к стене.

Бассам был одним из пятнадцати детей. Летом он спал на соломенном матрасе под брезентом, рядом с отцом – место статуса и почета, которое жаждал занять каждый из братьев.