Ангел с мечом в сребротканых одеждах - стр. 13

Змей устрашился и взлетел с санок, унося в когтях добычу. Теперь уже он был утекающим, и оборонялся, шипя, а серебряный ангел преследовал его, нанося мечом необратимые разрезы кожистым красным крыльям. Наконец, израненный Василиск выпустил измученного помятого князя из когтей, и тот полетел вниз, на снег, белым ковром покрывший замёрзшее море. Последнее, что, теряя сознание, увидел Прозоровский – сошедшего к нему ангела. Он склонился, раздвинул грудь князя и надел на живое трепещущее сердце серебряный обруч.

– Да не истлеет сердце князя вовек!

***

– Да батюшки, да как-же так! Александр Александрович! Ваше сиятельство! – Причитал денщик Прозоровского Иван.

Сам князь лежал на Тверской, в двух шагах от дома, вокруг склонились прохожие.

– Поди удар у него! – Прогундосил простуженный фонарщик.

– Братцы, – просил Иван, – помогите в дом внести, да пошлите за доктором!

Фонарщик, праздный извозчик и сам Иван взяли Прозоровского, внесли в парадное, положили у мраморной лестницы, прямо на шубе. Тут же забегали лакеи, заголосили горничные.

– Да послали ли за доктором?

– Послали, тут недалече, скоро будет.

На шум и беготню вышла Анна Михайловна, сказала нести в спальню. Иван возразил, что ежели удар, то негоже теребить, лучше подождать, что доктор скажет.

– Я ведь следом шёл, матушка, не хотел мешать, Александр Александрович в раздумьях были. Гляжу, князь стал, повернулся, ручку подал, вроде кто его на санки тянул, да этак боком-то и повалился. Лежит ни жив ни мёртв, взор помутился…

Приехал доктор Федор Иванович Арендт, велел всё же отнести в спальню, сказал будет пускать кровь, и чтобы принесли таз да воды горячей поболе. Слушал сердце, отворил вену, нюхал кровь и даже лизнул, почудилось. Кончил, вымыл ланцет и руки, прибрал инструменты в кофр. Сказал дежурить, давать пить и обещался приехать утром, привезти пиявок.

– Крепитесь, голубушка, – утешил Анну Михайловну, – всё решат первые день или два. Прогнозы не самые надёжные, так что зовите попа, пусть причастит. Девочек правильно, что не пустили, незачем им тут.

С тем и уехал. Настала ночь. Младшая Лизавета прибежала на цыпочках к старшей Анне, обе плакали в одной постеле, так и уснули.

А Прозоровский под утро вздохнул глубоко, открыл глаза и оглядел комнату. Иван спал одетый, как бывало в полевом лагере, согнувшись в углу на банкетке. Князь сел на кровати и позвал громко:

– Иван! Иван!

– А? Чаво?

– Дай чаю. И поесть что осталось с ужина?

– Александр Александрович, да как же? Да я сей час, погодите.

Метнулся вниз в кухню, поскользнулся на паркете, едва не упал. Растолкал лакея, тот загремел посудой, собрал на поднос что было – пирог холодный постный с капустой и грибами, студень щучий, кинулся яйцо испечь. Иван нагрел самовар, заварил чаю, взял поднос и поднялся в покои. Князь стоял босиком у окна, смотрел как падает снег за окном. Обернулся. Рябое лицо его, наполовину освещённое луной, было спокойно.

– Ваше сиятельство, радость то какая! – Иван выставлял на ломберный столик чайник, чашку, блюдо с пирогом. – А уж мы то как растревожились. Анна Михална и девочки плачуть, горничные тоже давай подвывать… А я им, тишь, дуры бабы! Да рази такой человек наш князь, чтоб дома в постеле помереть?! Да мы ещё повоюем! Да что ж вы босыми ножками?