Ангел для сестры - стр. 28
Мой первый бунт – выход замуж за человека без высшего образования. Второй и третий – беременности. Полагаю, когда я не пожелала принять на себя роль новой Глории Оллред[8], сестра вполне обоснованно записала меня в категорию пропащих. А сама я до настоящего времени вполне оправданно себя к таковой не причисляла.
Не поймите меня неправильно, Сюзанн любит племянницу и племянника. Присылает им резные фигурки из Африки, ракушки с Бали, шоколадки из Швейцарии. Джесс хочет работать в таком же стеклянном кабинете, как у нее, когда вырастет.
– Все не могут быть такими, как тетя Занни, – говорю я ему, подразумевая, что это я не могу быть ею.
Не помню, кто из нас первым бросил перезванивать, если пропускал звонок, но так было проще. Ничего нет хуже тишины, тяжелыми бусинами нанизанной на нить слишком деликатного разговора. А потому мне потребовалась целая неделя, чтобы взяться за трубку телефона. Я набираю прямой номер.
– Линия Сюзанн Крофтон, – отвечает мужской голос.
– Да. – Я медлю. – С ней можно поговорить?
– Она на совещании.
– Пожалуйста… – Я набираю в грудь воздуха. – Пожалуйста, скажите ей, что звонит ее сестра.
Через мгновение мягкий свежий голос падает мне в ухо.
– Сара… Давно тебя не слышно.
Сюзанн – тот человек, к которому я кинулась, когда у меня начались первые месячные; который помогал мне собрать осколки разбитого первой любовью сердца; к ее руке я потянулась посреди ночи, если не могла вспомнить, на какую сторону зачесывал волосы наш отец или как звучал смех нашей матери. Не важно, кем она стала сейчас, до всего этого Сюзанн была моим самым верным другом.
– Занни, как ты? – спрашиваю я.
Через тридцать шесть часов после того, как Кейт поставили диагноз ОПЛ, мы получили возможность задать вопросы. Кейт в компании со специалистом по детскому развитию мажет бумагу клеем с блестками, пока мы беседуем с целой командой докторов, медсестер и психиатров. Сестры, как я уже поняла, дают ответы на самые жгучие вопросы. В отличие от врачей, которые ерзают, будто им нужно быть где-нибудь в другом месте, медсестры терпеливо все разъясняют, словно мы первые, а не тысячные родители, с которыми они встречаются по такому поводу.
– С лейкемией дело обстоит так, – говорит одна из них, – что мы, еще не сделав первую инъекцию, уже думаем о трех следующих процедурах, которые могут понадобиться. Это заболевание трудно прогнозировать, поэтому мы должны стараться предвидеть варианты его развития. Немного более коварным ОПЛ делает то, что это химиорезистентное заболевание.
– Что это значит? – спрашивает Брайан.
– Обычно при миелогенных лейкозах, пока органы не разрушены, можно возвращать пациента к ремиссии каждый раз, как происходит рецидив болезни. Тело истощается, но понятно, что оно ответит на проводимую терапию еще и еще раз. В случае с ОПЛ после проведения курса лечения уже нельзя полагаться на то, что он снова принесет успех. В настоящее время больше мы ничего не можем сделать.
– Вы говорите… – Брайан сглатывает. – Вы говорите, что она умрет?
– Я говорю, что нет гарантий.
– Так что вы будете делать?
Отвечает другая медсестра:
– Начнем с недельного курса химиотерапии, таким образом мы надеемся уничтожить больные клетки и вернуть девочку к ремиссии. Скорее всего, ее будет тошнить и рвать, мы попытаемся свести эти симптомы к минимуму с помощью противорвотных средств. У нее выпадут волосы.