Ангел для Демона. Исцеление - стр. 21

– Что-то случилось? – делает шаг в сторону Буйного, но замирает, когда замечает меня.

Глаза его сужаются, на высоком лбу появляются недовольные морщины.

– Ничего не случилось, – сухо отзывается Рустам. Кивком велит мне садиться и переводит взгляд на Серого. – Если что, на связи.

Мужчина садится за руль, включает зажигание, и мы выезжаем за ворота.

Весь путь до Зареченска проходит в тишине. Рустам не задаёт вопросов, а я только молюсь про себя. Не хочу снова терять кого-то. Только не сейчас, когда всё начало проясняться.

Вспоминаю наш последний разговор с няней. Я сказала, что больше не хочу её видеть…

Глаза жжёт от подступивших слёз, но не плачу. Сжимаю ремень безопасности, впиваюсь ногтями во внутреннюю сторону ладоней и смотрю на дорогу.

Знакомая вывеска встречает нас на въезде в городок.

Сердце делает кульбит в груди и замирает в моменте, когда впереди виднеется знакомый дом из красного кирпича.

У деревянного забора стоят люди. Выражения их лиц говорят вместо тысячи слов.

Умерла… Опоздала…

Со стороны Буйного доносится тяжёлый вздох, но я уже ничего не слышу. Открыв дверь, спрыгиваю на землю и бегу к Марату.

Падаю перед ним на колени и обнимаю. Прижимаю трясущееся тельце к груди, зарываюсь лицом в непослушные тёмно-русые волосы и понимаю, что никогда уже его не оставлю.

Мой. Всегда был моим. И кровь тут ни при чём.

– Бабушка умерла, – чуть отстраняется, смотрит на меня большими янтарными глазами, так подозрительно похожими на глаза Демида. Смахивает кулаком одинокую слезу и улыбается грустно. – Я теперь сирота, да, Кать?

Дом, в котором всегда приятно пахло выпечками и вареньем встретил меня звенящей тишиной и холодом.

Будто солнце враз померкло, скрылось за дальним горизонтом, оставив нас во мраке ночи…

Марат больше не плакал. Слёзы высохли быстро, но боль от потери осталась. Она плескалась в его глазах, сидела на сердце застывшим льдом.

Тихонько прикрыв за собой дверь, замерла посреди няниной комнаты.

Смотрю на собранную кровать, мажу взглядом по цветочной шали, оставшейся лежать на спинке стула.

Больно.

Мы так и не поговорили, не выяснили ничего.

Тётя Люба ушла и унесла с собой всё: и хорошие, и плохие воспоминания. Ушла, оставив после себя пустоту.

Тяжело опускаюсь на старенькую, ещё советских времен, кровать. Провожу ладонью по мягкому ворсу покрывала. Вдыхаю последние крохи её запаха и понимаю, что больше ничего не чувствую.

Даже плакать не могу.

Закончилось. Ничего не осталось.

Глаза находят маленькую фотографию в простой деревянной рамке.

Мы втроём смотрим в камеру и широко улыбаемся. За нашими спинами виднеется украшенная ель, стол ломится от угощений.

В тот новый год мы были по-настоящему счастливы. Олег уехал в командировку, а я сбежала к няне с Маратом на каникулы. У нас было три дня абсолютной свободы…

Как давно всё это было!

Словно целая жизнь прошла. Утекла сквозь пальцы, подобно песчинкам в песочных часах.

Все, кого знала, от кого зависела покинули меня. Мама, Олег, папа, тётя Люба…

Проклятие? Или может судьба?

Сколько всего мне ещё предстоит увидеть? Через какие коридоры я должна пройти, чтобы наконец выйти к свету?

Кончиками пальцев обвожу контуру снимка. Задеваю край рамки и чувствую странную выпуглость.

Бумага?

Подношу к глазам и замечаю край листа, торчащий из шва между тонкими полосами дерева.